Лиргисо дал команду медицинскому роботу, и когда тот, обогнув ложе, подъехал к нему, в задумчивости уставился на монитор.

– Сейчас я даже никакого удовольствия не получу, – добавил Поль аргумент, который Живущему-в-Прохладе должен был показаться достаточно веским. – Я словно под наркозом – кажется, что все тело пластмассовое и ощущения не мои. А завтра я буду в нормальном состоянии, тебе же самому так будет интересней.

– Ладно, отложим до завтра, – после мучительной паузы вздохнул Лиргисо. – Вожделенное мгновение, манящее, как лунный блик на воде, вновь от меня ускользает в вечное завтра… Тебе лучше лечь в «кокон», там сможешь выспаться.

– Не надо в «кокон». Я и здесь в конце концов засну. Оставь меня одного.

– Сначала скажи, что ты меня любишь, – потребовал Лиргисо.

– Зачем? – устало выдавил Поль.

Он только что дал обещание, которое не собирался выполнять, но совсем уж кривить душой не хотелось.

– Я так хочу, – желтые глаза в прорезях «лярнийской полумаски» непреклонно прищурились. – Без этого я не уйду.

– Хорошо. За то, что ты спас домберг, я тебя люблю.

– Схоласт, – усмехнулся Лиргисо. Наклонившись, он поцеловал Поля в губы (тот даже отстраниться не смог – не было сил, и вдобавок откуда-то выползло постыдное, неподконтрольное рассудку возбуждение), с удовлетворенной улыбкой выпрямился и бросил: – До завтра!

Прошло несколько секунд, прежде чем Поль осознал, что его уже нет в каюте. До завтра вернутся из рейда Тина и Стив – с ними все в порядке, задержки не будет. Если бы что-то случилось, Поль бы почувствовал.

Он вытер губы тыльной стороной ладони – это действие съело последний остаток сил, и тогда словно лопнула пленка, отделяющая его от области сна, он закрыл глаза и начал погружаться в теплый дремотный туман.

Наконец забрезжило утро, белесое и нечеткое, как голографическая открытка, опущенная в едкий раствор. «Молоко» постепенно рассеивалось, уже можно было разглядеть злополучный домберг – из грота он виден как на ладони: бурая громада на фоне серой скальной стены, просто еще одна скала, только другого цвета. Отлив обнажил его подводную часть, сплошь заросшую ракушками и еще какими-то исчадиями океана, и казалось, что две трети скалы покрывает пестрое мозаичное панно с неразличимым, нуждающимся в реставрации изображением.

На свинцовой воде покачивались, как поплавки, серо-желтые птицы; то одна, то другая ныряла и хватала добычу.

– Съедобное ищут… – с завистью прошептал кто-то из сидевших в гроте.

Трое мужчин и две женщины, голодные, избитые, посиневшие от холода, прятались здесь с минувшего вечера. Их обобрали до нитки – хорошо еще, что в домберге нашлось тряпье, брошенное прежними хозяевами. Кое-какая собственная одежка осталась только у Кирч: вылинявшая футболка в засохших разводах пота и жутковатого вида трусы, у остальных все поотнимали.

Развести костер не удалось. Всю ночь они согревали друг друга, сбившись в кучку, и гадали, кто их первый найдет – свои или Космопол. Саймон ничего не имел против Космопола. В тюрьме он наконец-то просмотрит отснятые материалы и смонтирует фильм, да еще мемуары напишет – о Лиргисо, о «Конторе»… В общем, слава и деньги никуда от него не денутся.

Зимпесова буря заканчивалась, и встроенная в линзы микроскопическая аппаратура скоро опять начнет функционировать. Саймону хотелось надеяться, что она и не прекращала работать. В домберге было много удачных сюжетов, взять хотя бы последний: оперативники «Подразделения Игрек» полезли отнимать у бомжей ихнюю самогонку, а те за это побили их и ограбили – публика такое любит!