Напротив меня место так и пустовало, видимо, купили билет не с Крестополя, а с другой станции. Я огляделся вокруг и, расстегнув ремень на гимназисткой форме, положил его рядом с собой. Пальто я уже давно снял и повесил на крючок над диваном. Форму я надел чисто из экономии: во-первых, жалко выкидывать старую форму, из которой я вот-вот вырасту, а во-вторых, мне в ней привычнее, да и в столице будет удобнее. Добротной одежды у меня немного, и она самая обычная, что для столицы может оказаться слишком позорно, а вот форма, она и в столице окажется к месту. Всё равно в академии выдадут другую, скорее всего, бесплатно.

Довольно скоро я задремал. Есть не хотелось, так как с утра плотно позавтракал, а вот дальше придётся питаться либо на полустанках, либо в вагоне-ресторане, предназначенном специально для этого. Ведь здесь не лавки третьего класса, и даже не простые диваны второго, где можно постелить на коленки газету или тряпку, и разместиться с едой. Я еду в первом классе, тут публика почтенная и не станет позориться и давиться варёным куриным яйцом или, пуще того, жареной курятиной с варёной картошкой и солёными огурцами.

День прошёл в одиночестве, перехватив у деда-лоточника на мелкой станции пирожков и запив их стаканом кваса с другого лотка, я заскочил обратно в вагон и в полудрёме и бесцельном рассматривании пейзажа за окном провёл время до самого вечера.

А вечером провидение послало мне попутчика, да какого! Им оказался парень моего возраста, который вошёл в вагон на какой-то небольшой станции, названия которой я не запомнил. Провожали его родители.

Мужчина внёс пару чемоданов, а женщина долго охала и ахала, говоря при этом по-немецки, наконец, расчувствовалась, обняла сына и ушла, сопровождаемая отцом, пожелав напоследок: «Gute fahrt, Peter».

Чтобы не мешать им прощаться, я вышел на перрон и вошёл в вагон уже перед самым отъездом, опередив родителей такого же бывшего гимназиста, как и я, всего на пару минут. Они тепло попрощались с сыном и ушли, а мы остались смотреть друг на друга.

– Барон Пётр Христофорович фон Биттенбиндер, – протянул он мне свою узкую ладонь, – можно просто – Пётр Биттенбиндер.

Я окинул его взглядом. Парень оказался ростом примерно с меня или немного выше, имел тёмные, зачёсанные назад волосы и светло-голубые глаза той кристально прозрачности, от которой невольно становилось не по себе. Поэтому долго смотреть ему в глаза не получалось, возникало желание отвести взгляд. Правильные черты лица, волевой подбородок с небольшой ямочкой посередине дополняли общую картину, а благожелательная улыбка усиливала приятное впечатление.

– Фёдор Васильевич Дегтярёв, – представился в свою очередь я и пожал протянутую руку, а потом добавил, – сын почётного гражданина города Крестополь.

Тевтонец, а парень, безусловно, был им, хоть и склавинский, оказался одет в весьма приличный, хоть и достаточно скромный костюм, поэтому понять, кто он, мне оказалось довольно трудно. «Скорее всего, тоже гимназист», – решил я с самого начала и, как оказалось, не ошибся. Он мало чем отличался от меня, такой же худой и бледный, только чуть повыше и пошире в плечах, да разговаривал с едва уловимым характерным акцентом.

– Куда едешь? – продолжил разговор Пётр.

– До Павлограда.

– О, и я туда же!

– А ты зачем едешь? – полюбопытствовал уже я.

– Учиться, я гимназию окончил и поступил на высшее.

– Я тоже, – тут я сощурил глаза и стал более внимательно рассматривать собеседника, пытаясь понять, куда он поступил и на кого едет учиться. То же самое делал и он, пялясь на меня, как на какую-нибудь глупую девицу, что обтянула свой зад тонким платьем и нагнулась поправлять шнурки на своих ботиночках.