– Спасибо Макар Дормидонтович, и за деньги, и за подарок.

– Не за что, приезжай на лето, поработаем… И тебе деньги, и нам прибыток, а подарки я люблю дарить, да глядишь, и не последний для тебя будет. Мне не жалко. Держи деньги!

Я взял и деньги, и подарок, на том мы и расстались, довольные друг другом. Суммы, что я заработал за лето, хватило на все мои расходы: и на покупку билета, и на разные вещи, необходимые на новом месте, и на дорожные мелочи. Даже осталось на первое время. Совсем немного, семьдесят злотых всего осталось, а если их не хватит, так я теперь и подработать смогу.

Мастер напоследок сказал адрес мастерской, что в Павлограде есть, там у него знакомый работал, там и подзаработать можно, если уж совсем припрёт нужда.

Наступил день прощаний. Матушка вся в слезах стояла на перроне нашего небольшого железнодорожного вокзала в Крестополе. Сине-белое здание вокзала с крупной надписью «Крестополь» над аркой главного входа с колоннадой смотрело на единственный перрон множеством овальных сверху и прямоугольных в нижней половине окошек. Народу на перроне толпилось немного, станция тупиковая, город небольшой, так откуда им взяться-то?

Главное здание тянулось в обе стороны от центрального входа, резко снижаясь с условно третьего этажа, сделанного в виде арки с двумя башенками, в длинные одноэтажные крылья по обе стороны, где размещались многочисленные профильные службы.

По перрону прогуливались редкие дамы в нарядных платьях, с такой тонкой талией, затянутой в тугой корсет, что она казалась осиною, а у некоторых платье даже имело S-образный силуэт, по последней парижской моде.

На площади перед вокзалом размещалась аккуратная клумба, и глаз радовали жёлтые и красные розы, вперемежку с астрами и совсем крохотными цветками, что пахли так одуряюще, что буквально кружилась голова. Моё настроение стремительно шло вверх, огорчало только, что матушка расстроилась, провожая меня.

– Береги себя, сынок, тебе ведь и семнадцати нет! Едешь в столицу, а там кого и чего только нет, – стала учить меня матушка, сощурив свои тёмно-карие глаза.

– Я не девица, мама, чего мне бояться? Да и не на заработки еду с лихими людьми, а в академию, учиться.

– Да, сынок, но и там соблазны есть для юноши, а то сейчас в газетах пишут, что анархисты разные появились, народ мутят да бомбы кидают. И чего им нужно – непонятно. Берегись их, на улице идёшь, смотри по сторонам, и где начальство высокое ездит, там не появляйся, лучше перейди на другую сторону и иди себе спокойненько.

– Мама, ну перестань. Зачем ты это всё мне говоришь?

– Я беспокоюсь о тебе, сынок.

– Не надо беспокоиться, всё равно уже ничего не изменишь, и ведь ты сама этого хотела?

– Да, – вздохнула она, – жаль, что всё так получается. Ты пиши, сынок, как приедешь, или телеграфируй. Хотя, что это я?! Телеграф будет дорого стоить, пиши письмо, как доехал, как устроился. А то я вся изведусь.

– Не волнуйся, матушка, через трое суток поезд придёт, и я прямо с вокзала отправлю тебе телеграмму.

– Спасибо, сынок, а вон уже и поезд показался!

Я невольно повернул голову налево, хотя уже давно услышал, как пыхтит под парами паровоз, да лязгают буксами прицепляемые к нему вагоны. Паровозов на станцию прибывает немного, поэтому не сложно догадаться, что пыхтит именно наш.

Я купил себе билет в первый класс. Сделал это вынужденно, потому как хоть и существовало три класса вагонов, но они отличались между собой, в основном, возможностью ночного отдыха. В вагоны третьего класса, как самые дешёвые, набивалась самая разнообразная публика, ехавшая либо недалеко, либо такая, что ей всё равно, как ехать и как спать. Первый же класс от второго отличался тем, что в первом можно спать на диване, а во втором этого не сделать, хоть диваны там имелись не менее прочные, но более простые. Ну и купейные вагоны кардинально разнились с обычными по степени комфорта, но и стоили очень дорого.