. В этом отношении произошли очень большие изменения в сравнении с XIX столетием, когда такие джентльмены-ученые, как Дарвин[209] и Маколей, Грот и Лаббок, Мотли и Генри Адамс, Токвиль и Шлиман, были известными публичными фигурами и когда даже такой неортодоксальный критик общества, как Карл Маркс, смог найти богатого покровителя, который позволил ему посвятить всю жизнь разработке и пропаганде доктрин, вызывавших искреннюю ненависть большинства его современников[210].

Почти полное исчезновение этого класса – и почти полное его отсутствие в США – породило ситуацию, когда класс собственников, теперь почти исключительно состоящий из деловых людей, не обладает ни интеллектуальным лидерством, ни даже последовательной и аргументированной жизненной философией. Класс богатых, отчасти и праздный класс, всегда насыщен непропорционально большим количеством ученых и государственных деятелей, писателей и художников. Именно благодаря общению в собственном кругу с такими людьми, которые вели тот же образ жизни, богатые деловые люди имели возможность участвовать в движении идей и в дискуссиях, формировавших общественное мнение. Европейскому наблюдателю, которого не может не поражать видимая беспомощность той прослойки, что в Америке и до сих пор иногда еще рассматривается как правящий класс, представляется, что во многом это положение дел обязано тому, что здешние традиции помешали появлению в его среде группы праздных людей, которые могли бы использовать независимость, даруемую богатством, для иных целей, нежели те, которые вульгарно именуются экономическими. Однако это отсутствие культурной элиты в рядах класса собственников сегодня наблюдается и в Европе, где сочетание последствий инфляции и налогообложения по большей части разрушило старую группу праздных людей и помешало созданию новой.


8. Не приходится отрицать, что такая группа праздных людей породит намного больше bon vivants, чем ученых и общественных служителей, и что первые будут шокировать общественную мораль своим демонстративным расточительством. Но подобное расточительство везде является ценой свободы; и было бы трудно утверждать, что критерии, по которым потребление самых праздных богачей оценивается как расточительное и предосудительное, действительно отличаются от тех, по которым потребление американских масс было бы оценено как расточительное египетскими феллахами или китайскими кули. В количественном отношении громадные расходы богачей на развлечения просто ничтожны в сравнении с тем, что тратится на похожие и столь же «необязательные» увеселения масс[211], отвлекающие значительные ресурсы от целей, которые можно было бы счесть важными по некоторым этическим нормам. И лишь потому, что расходы праздных богачей на свои удовольствия бросаются в глаза и выглядят непривычно, они кажутся достойными особого порицания.

Верно и то, что даже когда чрезмерная расточительность некоторых людей в высшей степени неприятна другим, вряд ли можно быть уверенным, что в каждом отдельном случае даже самые абсурдные эксперименты с образом жизни не приведут в целом к благотворным результатам. Неудивительно, что жизнь на новом уровне возможностей сначала ведет к бесцельному хвастовству. Однако у меня нет сомнений – хотя сказать так, значит стать мишенью для насмешек, – что даже для того, чтобы проводить досуг, нужны первопроходцы и что многими ныне широко распространенными образами жизни мы обязаны людям, посвящавшим все свое время искусству жизни[212], и что множество игр и предметов спортивного инвентаря, ставших со временем привычными средствами массового отдыха, были изобретены плейбоями.