По поводу различия между идеалами либерализма и демократии существует широкое согласие[180]. Но есть и те, кто использует слово «свобода» для обозначения политической свободы и в силу этого отождествляет либерализм с демократией. Для них идеал свободы ничего не говорит о том, что должно быть целью демократических действий: всякое состояние, создаваемое демократией, – состояние свободы по определению. Такое словоупотребление, мягко говоря, сбивает с толку.

В то время как либерализм – это одна из доктрин, предметом которой являются полномочия и задачи государства, из которых должна выбирать демократия, последняя, представляя собой метод, ничего не говорит о целях правления. Хотя сегодня слово «демократический» часто используется для обозначения тех или иных целей политики, оказавшихся популярными, в частности эгалитарных целей, не существует необходимой связи между демократией и какой бы то ни было конкретной идеей по поводу того, каким образом следует использовать власть большинства. Чтобы знать, что мы хотим, чтобы приняли и признали другие, нам нужны иные критерии, нежели текущее мнение большинства – фактор, не имеющий отношения к процессу формирования этого мнения. Оно определенно не дает ответ на вопрос о том, за что человеку следует голосовать или что является желательным – если только не предположить, как это делают многие догматические демократы, что классовое положение человека неизбежно учит его осознавать свои истинные интересы, а потому голосование большинства всегда наилучшим образом выражает интересы большинства.

2. Современная неразборчивость в использовании слова «демократический» в качестве общей похвалы не вполне безопасна. Возникает впечатление, что поскольку демократия – вещь хорошая, всякое расширение ее всегда выгодно человечеству. Это может показаться самоочевидным, но это далеко не так.

Существуют по крайней мере два аспекта, в которых почти всегда можно расширить демократию: круг имеющих право голоса и круг вопросов, решения по которым принимаются с помощью демократической процедуры. Ни в том, ни в другом случае нельзя всерьез утверждать, что каждое возможное расширение полезно или что принцип демократии требует, чтобы она непрерывно расширялась. Однако при обсуждении почти любого частного вопроса о демократии обычно говорят так, будто желательность ее всемерного расширения абсолютно неоспорима.

То, что это не верно, неявно признается практически всеми, когда речь идет о праве голоса. Было бы затруднительным – с позиций любой демократической теории – представить всякое возможное расширение права голоса как улучшение. Мы говорим о всеобщем праве взрослых участвовать в выборах, но на деле существующие ограничения права голоса определяются главным образом соображениями целесообразности. Типичные ограничения – такие, как исключение из участия в выборах лиц, не достигших 21 года, преступников, проживающих в стране иностранцев, граждан, не живущих в стране постоянно, а также жителей особых регионов или территорий – обычно принимаются как обоснованные. Кроме того, никоим образом не очевидно, что пропорциональное представительство имеет преимущество над всеми прочими как якобы более демократическое[181]. Вряд ли можно утверждать, что равенство перед законом непременно требует, чтобы все взрослые имели право голоса; для того чтобы этот принцип действовал, достаточно, чтобы одно и то же безличное правило применялось ко всем. Если бы право голоса получили только люди старше сорока или, скажем, только те, кто имеет доходы, только главы семей или только умеющие читать и писать, вряд ли это оказалось бы большим нарушением принципа, чем нынешние общепринятые ограничения. Разумные люди могли бы привести доводы в пользу того, что идеалам демократии пошло бы только на пользу, если бы права голоса были лишены, скажем, все правительственные чиновники или все получатели государственных пособий