По правде, когда впервые попал к ним на остров, все это казалось странным, если не сказать диким. Меня хоть и крестили, но религия в целом и православие в частности было для меня чем-то чуждым, из другой вселенной. И эта странная троица: древний схимонах и две бабки-монахини – вызывали недоумение. Но потом узнал их получше, привык и полюбил. Даже сухую, суровую, похожую на языческого идола мать Тамару.

В молодости она была известной оперной певицей, гастролировала по всему миру, но попала в автокатастрофу и потеряла голос. Долго лечилась, пыталась покончить с собой, провела несколько лет в пансионате для хроников, потом пришла в церковь и стала монахиней в крошечном карельском монастыре. А когда отец Рафаил на Ильинском остался один, ей и сестре Ермоне предложили поехать к нему помощницами – в церкви и по хозяйству. Как мне сказали, иногда пожилым, но еще достаточно крепким монахиням дают такое послушание при старце.

Ермона – та была совсем другая: веселая, улыбчивая. Маленький шарик с задорно торчащими из-под апостольника седыми кудряшками. Ее голос журчал, как ручеек, она любила поболтать, за что иногда получала нагоняй от отца Рафаила.

- Не поверите, Ванечка, - рассказывала она за чашкой ароматного травяного чая, когда я спросил, почему у нее такое странное имя. – Приехал на Преображение архиерей постригать нас с сестричкой в мантию, и угостили его где-то по пути яблочной наливочкой. Вот и нарек он нас Ермоной и Фаворой**. И ничего не поделаешь, так и живу – без дня ангела и святого небесного покровителя. А кому молиться? «Святая гора Ермон, моли Бога обо мне»?

О трагедии, которая привела ее в церковь, я узнал от Надежды. Вся большая семья Ануш – так ее звали – погибла во время Спитакского землетрясения. Родители, муж, три дочери, зятья, сын, невестка, двое внуков – не выжил никто. Ануш уехала в Воронеж, к родне мужа, работала медсестрой в детской больнице, потом приняла монашество и возглавила монастырский приют. Я всегда поражался, откуда в этой маленькой старушке столько мужества и силы духа. А потом случайно узнал и другую ее тайну, известную лишь отцу Рафаилу.

Однажды, выгрузив привезенные продукты, я пошел искать ее, заглянул в церковь и услышал, как она молится – в голос, со слезами:

- Господи, прошу Тебя, укрепи мою веру, дай мне силы, потому что я так боюсь умирать.

- У нее рак, Ваня, - сказал мне потом отец Рафаил. – Осталось совсем немного. Только учти, ты об этом не знаешь. Никто не знает.

Ему самому уже перевалило за восемьдесят, он с трудом ходил, но все равно каждый день служил литургию. Ермона помогала в алтаре, а Тамара пела на клиросе. Уже на острове у нее снова появился голос, слабенький, хриплый, но и это было настоящим чудом, потому что раньше она могла лишь шептать.

В прежней жизни отец Рафаил был военным. В сорок пять лет полковник спецназа Евгений Богатырев, дважды кавалер ордена Красного знамени, представленный к званию Героя Советского Союза, потерял в Афгане ногу. Он оказался одним из тех, кому власти заявили цинично: «Мы вас туда не посылали». Жена решила, что достойна лучшего, чем жизнь с инвалидом. Евгений справился, научился ходить на протезе, заочно окончил Духовную семинарию. Сначала жил иноком в миру, потом его постригли в Важеозерском монастыре. Когда было принято решение возродить Ильинскую пустынь, стал одним из пяти ее насельников.

С тех пор как я рассказал ему о разводе, время от времени вываливал все, что кипело внутри. Это нельзя было назвать настоящей исповедью – ведь я не причащался. Просто хотелось с кем-то поделиться. Отец Рафаил слушал, говорил что-то ободряющее, касался сморщенной рукой лба, благословляя, и становилось пусть немного, но легче.