– Но дело-то не в этом. – Павел Евгеньевич отхлебнул пива и облокотился на стойку. – Слышал уже, что произошло?

– О чем вы?

Павел Евгеньевич повернулся ко мне, как будто только заметил.

– Вот это да! – Судя по лицу, он был крайне озадачен. – Я не первый и не единственный клиент в это время! Могу я поинтересоваться, как вас зовут, мадам?

– Мадемуазель.

– Оу…

– Татьяна. – Я решила, что скрываться нечего.

Для диалога в баре с местным выпивохой мое имя вполне подходило. Здесь были бы лишними Инессы, Ангелины, Эвелины и прочая братия тех, кто одним своим именем и фактом нахождения в баре в обед может быть отнесен к представительницам вполне определенной профессии. Не буду скрывать, что иногда это даже помогало.

– Вот я тебе, – Павел Евгеньевич повернулся обратно к бармену, – и Татьяне-то и расскажу, если вы не знаете. В доме напротив один человек решил, что может летать аки птица!

– В смысле? – Бармен либо действительно не понимал, либо всецело отрабатывал роль, давая посетителю выговориться. В любом случае выглядело очень натурально.

– Да в прямом! – Павел Евгеньевич взмахнул руками, отдаленно напомнив мне старого голубя, которого настолько прикормили на балконе, что летать ему уже практически незачем, но он еще примерно помнит, как это делается. – Открыл окно и сиганул вниз!

– Что, сам?! – Я максимально непринужденно включилась в разговор, понимая, что, раз уж я оказалась в баре в это время, выглядеть подозрительно молчаливой не стоит.

– Как есть сам! – У меня возникло ощущение, что еще немного, и Павел Евгеньевич перекрестится, как это делали герои романов девятнадцатого века. «Вот те крест». Он одним махом осушил стакан, однако Захар не растерялся и тут же его обновил.

Я отпила еще кофе. «Бейлис» в нем так и не появился – отметила я про себя, все еще надеясь, что ликер куда-то там осел и вот-вот появится. При всей моей любви к кофе пить его в баре в обед вызывало у меня когнитивный диссонанс. Я надеялась, что наличие слабого алкоголя как-то поможет мне пережить этот момент, но чуда не произошло.

– А почему вы так уверены, что он сам прыгнул? – спросила я, ставя чашку обратно на стойку.

– Так я видел! – признался он.

«Вот оно», – подумала я, но ничего не сказала, а только смотрела на Павла Евгеньевича, ожидая продолжения рассказа.

– Как это видели? – Бармен Захар задал этот вопрос вместо меня.

– Так дом-то напротив. – Павел Евгеньевич ничуть не удивился обновленному стакану и отхлебнул, прежде чем продолжить. – Я как раз на балкон вышел покурить – не спалось мне. Так вот, я внимание обратил, потому что света немного в окнах в это время. А он прям в окне стоял. Силуэт видно было. Ну и прыгнул.

Горел свет… Но когда я была на месте гибели этим утром, в квартирах в этом подъезде не то что не было света, так еще и окна были закрыты. Значит, человек прыгнул в окно, а его за ним потом закрыли и, уходя, выключили свет. Забота, ничего не скажешь…

– Ну а дальше что? – Захар протирал кофемашину, повернув голову к Павлу Евгеньевичу.

– Да ничего, – ответил тот. – Я еще минуту постоял, наверное, и все – спать ушел.

– В смысле? Вы увидели, что человек выпал из окна, и просто спокойно пошли спать? – Я надеялась, что мой голос прозвучал не слишком холодно.

– Так а… – Павел Евгеньевич задумался, но не потому, что я поставила его в тупик своим вопросом, а потому, что он, казалось, не понял его смысла. – Мое-то какое дело?

Я вздохнула, снова возвращаясь к своей чашке. Раньше это называлось «моя хата с краю», да и сейчас, впрочем, называется точно так же. Во избежание любых проблем – реальных, потенциальных или надуманных – человек готов умалчивать о подозрительных личностях, правонарушениях или чужих несчастьях. Конечно, не в последнюю очередь причиной этого стал образ полиции, создаваемый в фильмах и сериалах. Ну и убежденность русского человека в том, что правила можно нарушать, если никто не видит.