. Практический опыт правовой жизни включает в себя коллективный и индивидуальный, специальный (правовой) и обыденный (повседневный), позитивный и негативный опыт. Негативный опыт является важным показателем ошибочного знания. Как полагает С. П. Щавелев, «одним из критериев истинности практического знания является добро, а ошибочности – зло, доставляемые с помощью этого знания. Можно ли говорить об опыте опошления жизни или еще худшего его уродования? Скажем, преступником, циничным политиком или просто обывателем в плохом смысле этого слова. Полагаем, да – подобный «антиопыт» присутствует в реальной практике. Он должен считаться не истинным, а ложным, поскольку искажает общечеловеческую систему ценностей жизни и культуры»[277].

Исходя из указанных соображений можно предположить, что итогом практики правовой жизни может выступать не только правовой опыт (опыт участия в юридической деятельности), но и жизненный опыт вообще – те навыки, которые человек применяет в повседневной жизни, «опривычивание» определенных действий, которые человек совершает регулярно либо планирует совершить в будущем. При этом вполне допустимо, что некий «опривыченный» опыт имманентно содержит в себе определенные правовые признаки. Межличностная коммуникация предполагает, что «опривыченные» одним индивидом действия становятся доступны для других индивидов, и взаимная типизация (в терминологии П. Бергера и Т. Лукмана[278])«опривыченных» действий является признаком институционализации. Тем самым «опривыченные» действия могут приобретать институциональный, в том числе и правовой, характер. Иными словами, вполне возможна ситуация, когда определенные схемы деятельности на основе их регулярного воспроизведения становятся достоянием не только одной общественной группы, но и многих других, и признаются ими в виде правил. Затем эти правила на основании общего признания способствуют появлению новых социальных институтов, в числе которых могут быть и правовые институты.

Правовая жизнь – понятие несравнимо большее, чем собственно юридическая сфера, поэтому она осуществляется как на системном, регламентированном уровне, так и в ходе естественного взаимодействия субъектов правовой жизни[279]. Поэтому следует отграничить собственно юридическую практику от иной практики правовой жизни, отнеся первую к системному уровню, а последнюю – к уровню «жизненного мира», который, в терминологии Э. Гуссерля, представляет собой «царство изначальных очевидностей»[280]; мир, действительно данный в восприятии, познанный и познаваемый в опыте[281].

В теории права было выработано устойчивое определение юридической практики, как диалектического единства двух сторон: юридической деятельности и опыта этой деятельности[282]. Юридическая практика нормативна, поскольку деятельность ее субъектов обеспечена правом и в большинстве случаев процессуально регламентирована. «Юридическую практику следует видеть там, где человек принимает решение о правах и обязанностях, внешне выраженное, документально оформленное», – полагает В. И. Леушин[283]. Несколько иначе понимает юридическую практику В. М. Сырых: «Юридическая практика охватывает всю предметно-практическую деятельность общества и государства по созданию норм права и их переводу на уровень конкретных правоотношений. В нее входят процессы правотворчества и формирования права, правоприменения и реализации норм права действиями граждан и иных субъектов гражданского общества, направленными на возникновение, изменение или прекращение конкретных правоотношений. Понимаемая подобным образом она составляет ту правовую реальность, которая выступает непосредственным объектом правоведения»