Тихое, гулкое поскребыванье на веранде прервало мое чтенье – я, как зверь уже, знаю каждый звук! И каждый в разной степени бьет по нервам. Приятных звуков не осталось. Поскребыванье значит, что отец подтаскивает к себе пустую трехлитровую канистру… но как, интересно, он собирается в нее сикать (почему-то именно это слово принято в нашей семье), если он не может стоять на ногах? Лежа на боку? Приятная тема для размышлений – но надо вставать и идти. Не встану! Над его мемуарами сижу! Надо уметь игнорировать тяжести. Не всё замечать… маленькая хитрость. Которая обернется большой бедой.

– Встань, отец. Отвинчивай крышку и одной рукой банку держи, а другой… вынимай свой… предмет. Понял меня?

Смотрит в сторону, громко сопя: не нравится! Да и я не в восторге.

– У меня есть… одна насущная потребность, – виновато улыбаясь, тихо произнес он… я даже склонил к нему ухо – мол, громче говори.

– Посрать! – вдруг придя в ярость, рявкнул он так, что я отшатнулся. Все, наверное, пошатнулись в радиусе километра вокруг! Мгновенно, конечно, сообщение это по всему миру разнеслось.

– Слушаюсь… Пошли.

Я уже центнер этот за подмышки держал, но тут слегка подбросил, получше перехватил: путь, чай, неблизкий! И непростой! Пришлось лбом его двери открывать, разумеется, в мягкой манере! Он тихо стонал. «Терпи, казак. Атаманом будешь!» Всю жизнь он мне это говорил… теперь я ему это говорю.

– Валера! Он упал… там!

Всё привычно уже… но с новыми оттенками. Конечно, я покинул его. К его же собственной рукописи отлучился! Мысль, что я должен ждать, причем не за дверью, а рядом с ним, у «очка», со всеми вытекающими и вылезающими последствиями, сперва не нравилась мне… но теперь уже нравится! Теперь зато мне с улицы в окошечко лезть – перед тем, как упасть, он еще и закрылся.

– До щеколды не дотягиваюсь! – зло сипел он оттуда. Интересно – он до или после упал? Вот он, теперешний круг моих интересов! – горько думал я, пока лез. Интерес удалось удовлетворить: после. Наверное, это хорошо. И после некоторых процедур – обратная дорога… Меньше часа на всё ушло – о чем говорить? Одно удовольствие!

– …За стол! – прошептал он, когда я дотащил его обратно.

– Слушаюсь! – прохрипел я.

Опустил эту тяжесть, стул завихлял ножками. Но устоял! В отличие от меня: я-то как раз рухнул… Темнеет, кажись… или это в глазах у меня? В июне дни длинные. Так что – не расслабляйся.

– Лампу… мне принеси.

Уверен, что мир создан под него! Точнее – под те задачи, что он ставит перед собой… но последнее время – больше передо мной. Где я отыщу теперь его лампу? С помойки принес ее – надеюсь, она опять там, плотники выкинули ее вместе со всем хламом – с собой, надеюсь, не увезли? Побрел на помойку… Археолог! В том виде, как оставил лампу отец, вряд ли она сохранилась. Долго он ее усовершенствовал. Лист прицеплял на тарелку – абажур, чтобы лампочка глаза не слепила, вверх-вниз его сдвигал, стремясь к совершенству. На свой макар переделывал всё – до тех пор не успокаивался. Но теперь-то уже всё не переделаешь – силы уже не те… Но он, видать, решил не признавать поражений. А за то, чтобы их не было, – отвечаю я!

А вот и лампа! Великолепно себе лежит, среди прочих творений разума, и даже лист, что удивительно, свисает с нее. Хотя были тут, рассказывают, дожди и снега… Крепко сработано! Его стиль. Лишь отряхнул ее чуть-чуть – и как новенькая! Скромней скажем: такая, как была. Принес, гордо поставил перед ним. Воткнул, щелкнул – и даже лампочка зажглась! Чудо! Не только лишь зимостойкие сорта выводит он, но и лампы!