Абдалла с удовольствием комментировал каждый кусок, который исчезал во рту у сильно проголодавшейся рабыни.

– Чай тоже пей. Чай не пьёшь, где силы берешь? – смеялся он. – Хвала Всевышнему, уберег от страшного! – вздрогнул он вспоминая. – Мяса, мяса ей принесите, дуры! Что встали? – прикрикнул он на столпившихся и с изумлением смотрящих на происходящее женщин. – Мне люди говорили, тебе три жены достаточно. Как с ними справляешься Абдалла? Как бы не упал, как уставший конь на дороге. Но когда само небо жену посылает, как я ангелам «нет» скажу? Мой язык лучше пусть отсохнет! Моё сердце танцует, когда на тебя смотрю! – он погладил невольницу по руке. – Прошли твои плохие времена – замуж за меня пойдешь! Была рабыня, и больше не будешь. Будешь жена Абдаллы. Всему тебя научу, детей рожать будешь. Довольная будешь.

Он с гордостью окинул взглядом застывших в изумлении близких.

– Имя ей теперь будет Уль-Варади – роза-колючка. Все невзгоды на тебя напорются и упадут, такое мое слово. Как только пост пройдет, свадьбу делаю. Чувствую в себе силы большие. Будешь очень довольная! – он ласково погладил её по волосам. – Ты как, уже довольная?

– Довольная, – кивнула она.

– Дайте ей киимиз выпить – сама готовила, сама выпьет!

Нур торопливо нацедила из бурдюка в пиалу пузырящийся напиток и осторожно, боясь расплескать, подала ей.

Напиток оказался вкусным, бодрящим. Даже чересчур. Через несколько минут Колючка почувствовала, как киимиз ударил в голову, и её, непривычную к подобному воздействию питья, даже повело вбок. Абдалла довольно рассмеялся.

– Хороший киимиз. Хорошо сделала, самой хорошо. Хорошо? Сахтен?

Колючка кивнула, чувствуя, как постепенно отпускает её незримо сковывавшая всё время сковывавшая душу цепь и становятся приятнее недружественные, нахмуренные лица вокруг.

– Твоя семья теперь будет! – комментировал Абдалла, окидывая взмахом ладони окружающее. –Настоящую свадьбу сделаю. С саблями плясать будут, золотом кидаться будут. Я тебе золота подарю, не меньше их, – он кивнул на приунывших жен. – Все любить тебя будут! Я любить буду. Понимаешь?! Веселюсь я сегодня! – продолжал он. – Все веселитесь. Хвостатый нас кончиком хвоста задел, а Всевышний защиту послал! Нарим, танцуй! – скомандовал он средней жене и та, подчиняясь команде, начала двигать руками в такт ударов в ладони, который все сразу подхватили. Кто-то начал стучать в натянутую на обруч кожу, небольшой, но гулкий бубен. – Нур, давай, где ты! – кричал Абдалла, раскачиваясь на месте, словно заклинатель змей.

Хлопая в ладони то над одним ухом, то над другим, Нур начала кружить около танцующей. Судя по натянутой, будто неживой улыбке на её лице, веселье её не задело.

– Рауф, иди сюда, – похлопал Абдалла по своим коленям, подзывая обо всём уже забывшем мальчика, который с любопытством глядел на необычное веселье. – Ты что ли не знаешь, как кушать надо? Ртом, ртом кушай. Хорошо? Носом не кушай, ухом не кушай! – веселился вожак кочевников. – Понял, как плохо бывает, когда торопишься кушать? Не спеши. Мужчина не должен спешить. Никогда!

Абдалла веселился до глубокой ночи, когда давным-давно отпели своё муэдзины и, пробив вечер, пошла по улицам ночная стража. В конце концов, выдавив из окружающих всю радость, на которую они могли быть способными, он распорядился ложиться спать. Для Колючки выделили отдельное место, куда положили два спальных одеяла и валик подушки. Абдалла возлёг в эту ночь с Нур, послав перед этим поцелуй по воздуху, направленный Колючке.

***

Как она заснула в эту ночь, Колючка или, как назвал ее Абдалла, Уль-Варади не запомнила. Как только голова её коснулась подушки, все звуки и действия происходящие вокруг куда-то пропали, и она выпала в мир сновидений, где тревожное сменялось манящим, и неистово звали куда-то белой нитью через весь сон всё время возникающие бабочки.