Дверь в комнату Лорен отсутствовала. Джиллиан вошла, ощущая, будто старинная подруга ожидала ее там, чтобы раскрыть какой-то давний секрет. Казалось, эта комната сохранилась лучше остальных, стены и пол были целы, хотя розовые обои и пушистое ковровое покрытие исчезли. Джиллиан прошла в угол комнаты и села на глубокий подоконник окна-фонарика.

Она попыталась прижать колени к подбородку, как они это делали всегда с Лорен, и засмеялась над своими усилиями поднять колени выше живота. Солнце опустилось еще чуть ниже, направив в комнату яркий луч, как благословение. Женщина подняла правую руку к свету, дав солнцу отразиться в золотом кольце бабушки, присутствие которой она ощущала сейчас еще сильнее…

Рука Джиллиан опустилась и коснулась петли, напомнившей ей, что в подоконнике было отверстие. Волна возбуждения пробежала по ней. Она быстро слезла с подоконника и открыла крышку. Скрип ржавых петель в тишине дома прозвучал преувеличенно громко. Присев на корточки, насколько это ей позволял живот, молодая женщина потянулась в самый угол, нащупывая пальцами потайной ящик, который, как ей было известно, там находился.

Через несколько минут ее усилия были вознаграждены, и под кончиками пальцев оказалась маленькая кнопка. Она поспешно нажала ее, как при ней это делала Лорен, и испытала острое разочарование, когда ничего не произошло.

Джиллиан отчетливо услышала, как захлопнулась дверца машины. Быстро поднявшись и закрыв крышку, она прижалась лицом к стеклу и взглянула вниз. Женщина не могла ничего увидеть и только подумала, приехал посетитель в этот дом или в ее собственный.

Джиллиан впервые ощутила прилив паники, вспомнив о Грейс, спящей в одиночестве. Так быстро, как только могла, она направилась к дверному проему, сняв на ходу туфли, чтобы не создавать лишнего шума. Стоя на пороге, она услышала, как закрылась парадная дверь. У женщины сильно забилось сердце, казалось, его стук наполнял притихший дом.

Внизу раздались шаги, и стало слышно, что кто-то поднимается по лестнице. Затаив дыхание, Джиллиан следила за растущей тенью в лестничном пролете, пока посетитель не остановился на площадке и не посмотрел прямо на нее.

Лицо было знакомое и в то же время незнакомое. Исчезла искренняя серьезность юности: непобедимая, неразрушимая аура, присущая только очень молодым и тем, кого еще не постигло разочарование зрелости. Ее сменили суровые черты человека, ловким ударом резко порвавшего со своими корнями. В отчаянной попытке бежать из того мира, в котором он родился, человек оставил позади все плохое и хорошее и стал таким, каким этот мир не давал ему возможности стать.

Но твердый взгляд не изменился за шестнадцать лет. Темно-серые глаза смотрели на мир с плохо скрытой враждебностью, скрывая следы сердечных ран и нежности, их могли видеть немногие, кого он подпускал к себе близко.

– Линк, – проговорила Джиллиан, прежде чем одна из туфель, которые она держала в руке, упала вниз к его ногам. Она тяжело опустилась на верхнюю ступеньку и ждала. Конечно, это был он. Джиллиан, наверное, знала это уже с тех пор, как увидела его около дома, и мужчина смотрел на нее так, как будто тоже узнал.

Быстрым и точным жестом он подхватил туфлю длинными чуткими пальцами и держал ее так, что Джиллиан не могла до нее дотянуться.

– Что ты здесь делаешь? – Ее голос эхом прозвучал в пустом доме.

– Я собирался задать тебе тот же вопрос.

Голос Линка не изменился. У него по-прежнему был легкий местный акцент, напоминавший летние штормы, неожиданные и внезапные.