Попав за стол в палату, видя вокруг себя пестрое собрание Владимировых гостей, Медвянка совсем растерялась и сидела тихо. Поблизости от таких именитых людей она едва смела поднять глаза. И вид Явора, сидящего в таком почете за дружинным столом, да еще рядом с Дунаем, так смущал ее, что она лишь раз-другой посмела бросить беглый взгляд в их сторону. Никогда еще Надежа не видел свою дочь такой тихой, молчаливой, скромно опустившей глаза. Даже кмети и молодые боярские сыновья ее не занимали, весь ее игривый задор угас среди этого шума и великолепия. Женщины из семей посадников и воевод, из киевской знати, казались ей дивными птицами, сверкающими радужно-шелковым опереньем и самоцветами уборов. Заметней всех была Путятина дочь Забава, прозванная Жар-Птицей. Ей было всего шестнадцать лет, но своей красотой она славилась на всю Русь и сейчас служила лучшим украшением гридницы, сияя золотой косой, белым румяным лицом, красным шелком одеяния, золотым самоцветным венцом с жемчужными подвесками, который Путята восемь лет назад привез из Корсуни. Разве равняться с нею Медвянке? Даже на княжичей, о которых столько думала раньше, она теперь едва глянула.
Епископ Никита благоразумно не явился на прощальный пир, и его присутствие не мешало княжеской дружине отметить начало нового похода по обычаю, установленному с древности. Воеводы поднимали кубки во славу небесных братьев-воинов, Яровита, Перуна и Трояна, среди которых каждый воин имел своего особого покровителя, и гридница дружно кричала славу им. Старшая Владимирова дружина была крещены вместе с ним самим почти десять лет назад, кмети младшей – при поступлении, но крест на шее не мог разом изменить привычные представления людей, выросших с именами богов-воителей в сердце.
За семнадцатилетнее киевское княжение Владимира Красна Солнышка в его дружине было сложено столько песен и слав, сколько иному князю не услыхать и за сорок лет. Желая подбодрить старых и новых соратников перед походом, князь побуждал своих бояр и воев вспоминать и рассказывать. Князь позвал гусляров, чтобы они старыми славами поддержали дух молодых воинов, и первый гусляр пел песню о поход князя Олега Вещего на Цареград.
Никто из ныне живущих не мог помнить этого похода, и за давностью лет любое чудо казалось возможным. Как наяву кметям виделись ладьи со звериными мордами на носах, быстро катящиеся по полю на колесах, а над ними цветными крыльями парят паруса, украшенные солнечными ликами и туго наполненные ветром. А потом дань – сверкающие монеты и украшения, кубки, чаши, резные ларцы, литые светильники, пестрые шелка, богато изукрашенное оружие, бочки с вином, добрые кони… И каждый из слушавших песню верил в это чудо и гордился мощью своего племени, способного сотворить небывалое.
Первого певца сменил другой, воспевавший князя Игоря Старого.