– Новенькому не видать твоего жетона как своих ушей. Он станет номером девятнадцатым, – пообещал мистер Бодкин и спросил, обращаясь к директрисе поверх головы мальчика: – Кстати, мисс Эппл, кто за ним поедет? Адамсон, я так понимаю, сошёл на берег, и на него мы можем больше не рассчитывать?

– Вы и поедете, мистер Бодкин, – сухо распорядилась директриса, проигнорировав вопрос о секретаре. – Сразу после сегодняшнего собрания. Там не могут больше ждать, а кроме вас ехать некому. Ну, вот, Мэттью, вот и умничка! – обрадовалась мисс Эппл, увидев, что ребёнка удалось отвлечь, и худшее миновало. – Давай-ка поторопимся, дружочек, чтобы ты не пропустил ланч и успел со всеми познакомиться. Путь неблизкий, да и не годится заставлять себя ждать в первый же день, верно?

Время объятий и утешений истекло. Пришла пора прощаться, и на Мэттью поспешно одёрнули куртку, пригладили ему волосы и подвели к представителю Элмфилда.

Мистер Даус был сотрудником опытным и всё понял без слов. Попрощавшись учтивым кивком, он одной рукой подхватил чемоданчик Мэттью, другой сгрёб ладошку мальчика, и уже через минуту две фигуры – высокая, угловатая, и низенькая, быстро-быстро перебиравшая ногами – скрылись за поворотом подъездной аллеи. Двери захлопнулись, и дрогнули пушистые макушки сухого ковыля и морской лаванды в напольных вазах по сторонам от входа. Двухгодичное пребывание в стенах Сент-Леонардса Мэттью Перкинса, непримиримого борца с дневным сном, любителя имбирных цукатов и большого умельца по части шалостей, подошло к концу. Приютская кошка, вопреки собственной воле неизменно участвовавшая в этих проделках, могла, наконец, вздохнуть спокойно.

Мэттью был уже третьим, чей результат туберкулиновой пробы дал доктору Гиллеспи основания отправить мальчика в Элмфилд. У всех троих заболевание проявилось пока в неактивной форме, но ни один ребёнок всё ещё не вернулся. Очередные проводы изранили мисс Эппл душу, поэтому, когда все, помолчав, стали расходиться, она сказала несколько резче, чем намеревалась изначально:

– Зайдите ко мне, мистер Бодкин. Прямо сейчас. Есть разговор, и я не намерена его больше откладывать.

Если бы мисс Эппл догадывалась, какие настроения бродят в умах и душах подчинённых, то поводов для огорчений у неё было бы больше, чем она полагала. Однако разгорающаяся с силой лесного пожара борьба с комитетом, а также слепая уверенность, что все сотрудники приюта разделяют её позицию в этой схватке, изрядно притупили бдительность директрисы. Впоследствии она не раз упрекала себя за резкость, проявленную к старшему гувернёру в то злополучное утро, но, как сказала бы миссис Мейси, у которой на каждое событие всегда находилась грубоватая поговорка: «Поздно стойло запирать, если лошадь увели».

– Так о чём вы хотели поговорить? У меня не так много времени на разговоры, тем более сегодня, – старший гувернёр даже не пытался быть любезным, и это задало тон последующей беседе.

– Вы, верно, думаете, мистер Бодкин, что я тут прохлаждаюсь с утра до вечера? – Напряжение последних дней окончательно взяло верх над обычной сдержанностью мисс Эппл. – Как вам, должно быть, известно, для приюта настали непростые времена. Тем не менее нашу с вами работу никто не отменял. Скажите, мистер Бодкин, вы помните первый пункт устава?

Не поднимая головы от бортового журнала, в котором она фиксировала отъезд Мэттью Перкинса, мисс Эппл ждала ответа, но его не последовало. Тогда директриса ответила сама, не прекращая делать записи:

– Забота об интересах детей, вверенных нашему попечению – первоочередная задача каждого сотрудника независимо от занимаемой должности и получаемого жалованья. Вспомнили, мистер Бодкин?