– Как Мэттью? Плакал? – понизив голос, спросила директриса, выходя в вестибюль.

– Совсем нет! – гордо возразила мисс Данбар. – Мэттью молодчина. Стойкий и мужественный, как и подобает будущему английскому моряку. Уверена, в Элмфилде с ним проблем не будет.

– Вот что-что, мисс Данбар, а проблемы Элмфилда интересуют меня в самую последнюю очередь… Мэттью! – тон директрисы изменился, как менялся всегда, когда она обращалась к кому-то из воспитанников. – Ну, ты меня удивил! Ты же говорил, нипочём не наденешь эту куртку, потому что она кусачая, как сто голодных блох!

Мэттью Перкинс, глазастый юный джентльмен семи лет от роду, стоявший посреди вестибюля, где собрался весь персонал приюта, обернулся.

– Мисс Эппл! – позабыв о клятве старому Чичу не реветь, не сиропиться и вообще вести себя по-мужски, Мэттью бросился к директрисе. Обхватив её руками, он уткнулся ей куда-то в бок, будто хотел спрятаться от своей участи, которая уже не казалась ему чем-то, что выгодно выделяет его среди прочих детей и гарантирует всеобщее сочувствие. Сейчас он с радостью поменялся бы местами даже с Энди Купером, этим гадким воришкой и сквернословом, которого Злюка Энни втайне от всех обзывала вонючкой и доводила этим до слёзной икоты. Поменялся бы даже с кем-нибудь из девчоночьей братии, лишь бы никогда не покидать мисс Эппл. Вот бы найти волшебника, который превратит его в фарфорового мальчика с такими же синими глазами, как у леди Аннабель, и тогда он навечно останется в гостиной Сент-Леонардса. Будет сидеть на каминной полке в бархатном костюмчике или нет, лучше в комнате самой мисс Эппл, на маленьком комодике, где стоят шипастые засушенные цветы и портрет усатого полковника в серебряной рамке.

Клятвы были окончательно позабыты. Вестибюль огласили хриплые рыдания, смягчённые плотным твидом костюма директрисы.

– Ну что ты, миленький. Тебе же там будет хорошо, вот увидишь. Знаешь, какая мисс Бакстер добрая? А сколько там интересного! И настоящий пони, и ослик, на котором возят уголь, и кролики, и мсье Жако… – перечисляя, мисс Эппл пыталась взглянуть мальчику в глаза, но ребёнок только сильнее стискивал её руками, пряча лицо. – Мсье Жако повторяет всё-всё, что ему скажут, представляешь? А ещё у него на макушке…

– Как Энди? – рыдания утихли, и хватка слегка ослабла.

– Ну, почти, – стремясь закрепить успех, мисс Эппл не стала возражать против нелестного для Энди Купера сравнения с попугаем.

– И мне разрешат покататься на пони? – Мэттью Перкинс, всхлипывая, всё ещё не поднимал головы, теперь уже от стыда за свою несдержанность.

– Обязательно, Мэттью, дружочек. И ты сможешь кормить ослика морковкой, и гладить кроликов, когда захочешь, и мы будем писать тебе письма, а летом…

– Ну, хватит, – вмешался мистер Бодкин, не выдержав такого позора перед работником Элмфилдского пансиона для туберкулёзников. – Это что ещё за настроения, номер одиннадцатый? Ты знаешь, как у нас на «Чичестере» называли тех, кто разводит сырость? – Достав белоснежный носовой платок, он вытер мальчику лицо и заставил хорошенько высморкаться. Потом убрал платок в задний карман брюк и вложил в руку Мэттью Перкинса круглый жетон с выбитыми на нём единицами. – Вот, передаю тебе на хранение. Отдашь, когда вернёшься. А до тех пор этот номер будет только твоим.

– А новенький? – как ни странно, но, получив от воспитателя свой жетон, Мэттью почти совсем успокоился, и в нём вспыхнула ревность. – Он же будет спать на моей кровати! И… и получит мою корзину для вещей! И моё место в мастерской!..