Искушение зайти и проверить было так велико, что Кристина ему почти поддалась. Но в последний момент одернула себя: сначала надо позаботиться о Мануэле, а потом вернуться и спокойно удовлетворить свое любопытство.

Кристина решительно хлопнула дверью, но та не закрылась до конца, помешал лежащий на полу телефонный аппарат. Нехотя переступив через порог, Кристина ногой, словно прикасаясь к какому-то особенно неприятному предмету, подвинула его в сторонку, а потом носком подтолкнула к нему телефонную трубку.

Все, теперь она точно освободила достаточно пространства для того, чтобы дверь плотно закрылась. Кристина с облегчением повернулась к выходу – и тут с уже знакомым тяжелым лязгом дверь захлопнулась прямо у нее перед носом.

Когда чья-то рука опустилась ему на плечо, ее холод Фьор ощутил даже сквозь одежду. Обернувшись, он встретился с ледяным взглядом темно-карих глаз помощницы директора Ронды. Эффектная женщина с саблей на боку и аурой опасности вызывала у него ассоциацию с Ларой Крофт. А еще она завоевала его непроизвольную симпатию, потому что называла Мануэля этим забавным прозвищем – Мэнни.

Не то чтобы Фьору не нравился воздушный гимнаст, вовсе нет. До недавнего времени он просто не задумывался над этим вопросом, они спокойно жили соседями, деля трейлер. Но с тех пор как в цирке появилась Крис, а еще точнее, с тех пор как ему стали являться эти странные видения с девушкой, так похожей на нее, и отголоски страсти, которую тот, другой он, испытывал во сне к той, другой Крис, стали просачиваться в настоящее, явное внимание Мануэля к Крис начало его задевать. И неважно, как часто Фьор повторял себе, что у него нет никаких чувств к новенькой, а то, что он ощущает, – это эхо тех запутанных видений, которые его почему-то стали в последнее время преследовать, – ничего не помогало.

– Да? – вежливо спросил он.

– Пойдем, – не столько пригласила, сколько приказала Ронда. – Он хочет тебя видеть.

Фьор почти было спросил: «Кто – он?» – но проглотил вопрос. И так было ясно, что Джордан. А вот видеться с ним ему совершенно не хотелось; будь у Фьора шерсть, при виде Джордана она вставала бы дыбом на загривке.

– Зачем? – вместо этого спросил он.

В черных зрачках Ронды сверкнула живая мерцающая чернота. Фьор уже заметил эту особенность у всех циркачей «Обскуриона». Интересно, и у Мануэля она раньше была? Теперь-то глаза у него сияют серебристым, как и у всех артистов «Колизиона»…

– Он захотел. Разве этого недостаточно? – подняла черную бровь Ронда, положила руку на эфес ножен и вдруг насмешливо улыбнулась. – Святые коконаты! Ты что, боишься?

Ее улыбка сбивала с толку и выводила из равновесия. И все же Фьор отказывался подчиняться, когда его так примитивно дергали за ниточки.

– Он не мой директор, и я не вижу причин идти просто потому, что он захотел, – спокойно ответил фаерщик.

Ронда чуть склонила голову набок.

– А если я тебе скажу, что тебя рассматривают как кандидата на присоединение к нашему цирку?

– Вы так уверены, что для каждого из нас это было бы счастьем и пределом мечтаний? – усмехнулся фаерщик.

Фьор не понял, что произошло, но в следующий миг ощутил, как к его горлу прижимается острое лезвие холодного клинка.

– А если так? – спросила Ронда, холодно прищурившись.

Фаерщик сглотнул и отчетливо ощутил, как от этого движения лезвие сильнее уперлось в кадык.

– И что? Перережешь мне горло? – спросил он с хладнокровием, которого, честно говоря, сам от себя не ожидал. Темные глаза Ронды были такими же ледяными и острыми, как лезвие, прижимающееся сейчас к его коже, и паника подступала все ближе и ближе, малейшая трещина – и она прорвется. Единственное, что удерживало эту плотину, – логика, которая продолжала нашептывать: «Ну не убьет же она тебя, в самом-то деле!»