– У меня там лавка без присмотра! – вторил ей какой-то толстяк. – А в ней посуда!..

– Люди добрые, – въехал в толпу Талманес, – чтобы мы вам помогли, для начала расступитесь. Дайте войти в треклятый город.

Понемногу беженцы перестали напирать, и Сандип с благодарностью кивнул командиру. Этот загорелый и темноволосый офицер Отряда, к тому же еще и превосходный целитель-травник, отличался дружелюбием, но сегодня был мрачнее тучи.

– Сандип, глянь-ка вон туда, – указал Талманес на большую группу бойцов неподалеку. Все они смотрели на город.

– Наемники, – проворчал Сандип. – На пути мы встретили несколько отрядов. Похоже, никто из них не думает и пальцем шевельнуть.

– Это мы еще посмотрим, – заметил Талманес.

Люди рекой вытекали из городских ворот – кашляя, прижимая к груди скудные пожитки, таща за собой плачущих детей. Этот поток иссякнет еще не скоро. Народу в Кэймлине было как в таверне в базарный день, и те, кому повезло сейчас сбежать, – лишь малая крупица по сравнению с теми, кто остался за городскими стенами.

– Талманес, – негромко сказал Сандип, – скоро город превратится в мышеловку. Здесь недостаточно путей к отступлению. Если Отряд загонят в угол…

– Знаю. Но…

По беженцам у ворот вдруг прокатилась волна возбуждения, она была почти осязаема, будто людей охватила дрожь. Разрозненные возгласы сменились чуть ли всеобщим воплем. Талманес развернулся, оглядываясь. За стеной, в тенях у ворот, мелькали массивные фигуры.

– О Свет! – воскликнул Сандип. – Это еще кто?

– Троллоки, – ответил Талманес, поворачивая коня. – О Свет! Они хотят захватить ворота, чтобы перехватить беженцев и не выпустить их.

Из города ведут всего пять ворот, и стоит троллокам их перекрыть…

Значит, бойня уже началась. Если троллоки не дадут испуганным людям сбежать, дело примет совсем скверный оборот.

– Давай быстрей! Бегом! – громко скомандовал Талманес. – Все к воротам!

Он пришпорил Селфара, и тот перешел на галоп.

В любом другом месте такое здание с однообразно-унылыми комнатами назвали бы таверной, хотя Изам ни разу не видел здесь никого, кроме женщин с погасшим взглядом, что занимались уборкой и готовили безвкусную еду. Тут ему всегда было очень неуютно. Он сидел на жестком табурете за сосновым столом, таким старым, что древесина, пожалуй, утратила всякий цвет задолго до рождения Изама. К столешнице он старался лишний раз не касаться, а не то в ладони окажется больше заноз, чем копий у айильцев.

На столе стояла помятая жестяная кружка, наполненная темной жидкостью, но Изам не пил. Он сидел у стены и посматривал в единственное окно на немощеную улицу, тускло освещенную ржавыми фонарями. В окно он глядел украдкой, искоса, стараясь не высовываться, чтобы его не заметили через грязное стекло. В Городе лучше не привлекать ненужного внимания.

Город. Другого названия у этого места не было. Может, оно вообще никак не называлось. На первый взгляд поселение и впрямь походило на город, причем довольно большой. За две с лишним тысячи лет здесь без конца то разрушались, то вырастали здания, одинаково приземистые и невзрачные. Почти все они были построены пленниками, зачастую несведущими в строительском ремесле, а руководили ими такие же невежды. Многие дома не рушились только потому, что их подпирали стены соседских зданий.

Новый взгляд тайком на улицу. Струйка пота сбежала по щеке. Кто же придет по его душу?

Вечернее небо рассекал едва различимый профиль далекой горы. Где-то в Городе металл скрежетал по металлу, словно билось стальное сердце. За окном мелькали фигуры. Мужчины в запахнутых плащах с капюшонами, лица скрыты кроваво-красными вуалями, одни глаза блестят.