Наутро, едва дождавшись непутевого Фоку, Нина отправила его разнести заказы. Сама уложила в корзинку чистую тунику, кувшинчик с настоем мыльного корня, отвар из крапивы и гамамелиса, что волосы делает блестящими и мягкими. Вода и горячий пар помогут и тяжесть с души смыть, и пот с тела, и, может, на верные мысли наведут. Опять же, где еще узнать все городские сплетни и новости, кроме бани?

Улица окатила жаром уже нагретого камня и привычными городскими запахами. Ароматы свежих лепешек из корзинок уличных торговцев сплетались с благоуханием жареных орехов и меда, струящимся из лавочки сладостей. Через пару шагов обдало крепким духом конского навоза, Нина поморщилась. Кожемяка прошел, пронес на спине пахнущие дубом и щелоком кожи.

Нина, в тонком мафории, мало защищающем от палящего солнца, старалась держаться в тени домов. Несмотря на зной, Меза была полна народу. Трусили крепкие слуги, несущие паланкины с богачами, прячущимися за шелковыми занавесками. Голосили уличные торговцы, перекрикивая друг друга, предлагая прохожим снедь и напитки. Толпа гудела, торговалась, спорила, ругалась и хохотала.

Неподалеку от овощной лавки сцепились в крикливой драке две женщины, видно, не поделившие пучок свежего кориандра, валяющегося теперь в пыли. Обходя их по широкой дуге, Нина перекрестилась. Но узнав в одной из них Аглаю, мать убитого пару лет назад подмастерья, замедлила шаг. Толпа уже окружала дерущихся. Нина огляделась и увидела приближающихся на крики стражников. Помянув мысленно всех святых, быстро вошла в круг людей, которые оживленно подбадривали неполадивших баб.

Один из наблюдателей хлопнул себя по ляжкам и зычно крикнул:

– Третья идет!

Нина повернула к нему голову – он смутился под ее строгим взглядом:

– Прости, Нина, не признал.

Аптекарша покачала головой, но выговаривать не стала. Его ребенка она на прошлой седмице у лихорадки отбила. Помнит, значит.

Аглая уже взгромоздилась на упавшую соперницу и воодушевленно таскала ее за волосы. Та визжала и неумело отбивалась. Приноровившись, Нина схватила сидящую драчунью за руку чуть повыше локтя и сильно нажала на одну точку, как Анастас когда-то учил. Рука Аглаи немедленно повисла, она взвыла от боли. Нина дернула ее вверх, заглянула в лицо и сказала негромко, но весомо пару слов, от которых Аглая даже оторопела. Не выпуская ее руки, Нина потянула воительницу за собой в толпу. Люди потешались над ними. Мужчины, увидев разорванный ворот туники Аглаи, увлеченно оглаживали и мяли воздух впереди себя, давая волю воображению. И все же толпа расступилась, пропустив их и оставив лениво подошедших стражников разбираться с обозленной, воющей от боли и позора женщиной.

Аглая оглянулась пару раз на толпу, увидела верхушки пиков охранников и опустила голову. Шла рядом с Ниной, стянув свободной рукой ворот туники.

Пройдя так пару домов, Нина остановилась и выпустила руку Аглаи. Та пристыженно вздохнула. Аптекарша молча смотрела на нее.

– Не знаю я, что на меня нашло, Нина. – Она начала смущенно отряхивать одежду.

– Да и я не знаю. Ты же вроде со всеми ладишь, чего ты на нее накинулась? Пучок зелени не поделили?

– Не при чем тут пучок-то. То есть пучок последний был, это верно. Но эта охлабуйка меня дочерью попрекнула. Вот ведь злой язык у иных бывает, хуже иглы. – В глазах у Аглаи показались слезы. Она запрокинула голову и вытерла нос кулаком.

– Всякая сорока от своего же языка и сгинет. Прости ей. Как дела-то у Дарии?

– Да все так же дела. Ариста ее балует, в шелка одевает. К нам она уже и приходить стесняется – говорит, живем убого. В лупанарии