– Послушай, может быть, ты уже сменишь ассоциативный ряд, и мы закроем тему ассенизации? – попросила я, опасаясь, что Ослик в данном контексте откажется от моего щедрого подарка.

Отделаться от журналистского расследования, навязанного начальством, для меня могло быть жизненно важно. Лазарчук зря ворчать не станет, и, поразмыслив, я перестала обижаться на него за выволочку. Ясно же, что приятель-сыщик беспокоится обо мне.

Ох, а не грозит ли мне реальная опасность? Сразу я об этом как-то не подумала. Но ведь не только я видела убийцу Алика-Александра Дыркина-Сударева, он меня тоже видел! И что у нас получается? Мамочка! У нас получается, что я не просто свидетель по делу: я свидетель, от которого имеет смысл избавиться!

Я задумалась и прозевала момент, когда дверь директорского кабинета открылась и в приемную, тихо переговариваясь, вышли бухгалтер и кассир. В щель закрывающейся двери тут же ужом ввинтился Ослик ИО.

– Куда без очереди?! – взревел режиссер.

Поздно: дверь уже закрылась.

– Вот какашка, – заглазно обругал Слава бессовестного Буряка.

– Тебя прямо переклинило, – посетовала я.

– А что, скажешь, он это не… не удобрение? – Слава кивнул на дверь.

– Удобрение, – покосившись на секретаршу, которую чары кокетливого Ослика не оставили равнодушной, шепнула я в ответ. – Но ты же знаешь, что удобрения приносят пользу.

– И воняют, – буркнул Слава.

Дверь снова скрипнула. В приемную выскочил Буряк, проявляющий поразительное проворство.

– Все, я договорился, что забираю твой материал, – радостно сообщил он мне. – Шеф санкционировал обмен: мне – твое задание, тебе– мое.

– А какое у тебя задание? – насторожилась я.

– Тоже репортаж в «Крим-инфо», – легко отмахнулся Ослик. – Какой-то любитель экстрима только что попал под трамвай. Говорят, задавило парня к чертовой матери, не труп – а мясная нарезка.

– Ой, боженьки! – ахнула я. – Миленькое заданьице я себе выменяла! Хрен редьки не слаще!

Режиссер Слава, успевший взяться за ручку директорской двери, демонически захохотал и назидательно изрек:

– Круговорот дерьма в природе!

И на сей раз я не стала с ним спорить. Зато Вадик ворчал, не переставая: и когда собирался на съемку, и в машине по дороге к месту трагедии.

– Я вам кто, служебная собака?! – кипятился оператор. – Ночь провел в компании ментов и спасателей, ждал взрыва бомбы. С утра пораньше шлялся по ментовским коридорам, потом гонялся за женой убийцы, а теперь еще трамвайного жмурика снимать… А я, между прочим, успел пообедать! Мне кровавые сцены на сытый желудок вредны!

– А я и натощак их с трудом перевариваю, – буркнула я, опасливо выглядывая в окошко автомобиля.

Мы уже прибыли на место, и добросовестный Саша старался подогнать машину максимально близко к месту действия. Я искренне опасалась, что наступлю в лужу крови, едва открою дверцу.

– Да не вибрируй ты, – с досадой сказал мне Вадик, заметив и правильно оценив мою нерешительность. – С жертвой я сам разберусь, а ты давай, топай в народ. Кого мы там трясти будем?

«Трясти» – это в переводе с операторского значит «интервьюировать».

– Директор спортивного клуба «Экстрим» вызвался добровольцем, – отозвалась я, послушно высматривая в толпе знакомого персонажа.

– Севка, что ли? – хмыкнул Вадик, вылезая из машины. – Небось сам и позвонил, да?

Севастьян Лосев, директор клуба «Экстрим», – весьма колоритная фигура. Долговязый жилистый парень с острым носом и прической «под горшок». Руки у Севы непропорционально длинные, большие ладони, похожие на снегоуборочные лопаты, свисают до колен. Сами же колени полусогнуты и легко пружинят в суставах, так что Сева похож на поджарую обезьяну, которая готова в любую секунду сигануть с земли на ветку и умчаться, отчаянно гикая, по вершинам деревьев.