– Кто б сомневался! – рассмеялся Конор.

Войцак в мгновение ока пересек кухню, оставив на полу парящую лужицу кофе и крутящуюся чашку, подлетел вплотную к Конору и, оскалив зубы, прошипел ему в лицо:

– Не вздумай мне помешать, педик, иначе я тебя грохну.

– Отвали, – Конор оттолкнул Войцака. «Сбить его с ног ударом головы, войти в клинч и размять его адамово яблоко ударом с левой», – мелькнула мысль, но тут Войцак отряхнул плечи, словно прикосновение Конора испачкало его, и отступил.

В конце дня Войцак бросил свой пояс для инструментов и молча наблюдал за тем, как Конор складывает свои инструменты перед уходом.

– Ишь, какой аккуратный маленький засранец, – прокомментировал он.

Конор громко захлопнул ящик с инструментами:

– Войцак, у тебя много друзей?

– Думаешь, хозяева тебя усыновят? Ошибаешься.

– Ладно, забей, – Конор встал.

– Что, тоже был там? – Войцак очень старался, чтобы в его голосе не промелькнуло любопытство.

– Ага.

– Секретарем-машинисткой?

Пытаясь унять душившую ярость, Конор покачал головой и отвернулся.

– В каком служил «хозяйстве»?

– Девятый батальон, двадцать четвертый пехотный полк.

Смех Войцака просипел, как порыв ветра над насыпным гравием. Конор развернулся и, не останавливаясь, благополучно вышел из дома.

Оседлав свой мотоцикл, он долго сидел, уткнувшись невидящим взглядом в темно-серые зерна гравия подъездной дорожки и стараясь не думать ни о чем. Небо над головой и даже воздух казались такого же мрачного оттенка, как гравий. Холодный ветер студил лицо. Он чувствовал, как отдельные острые камушки упираются в подошвы его ботинок.

Несколько мгновений Конор пребывал в уверенности, что вот сейчас заведет свой «харлей» и помчится, отдавшись на волю скорости, и так же не думая ни о чем и не останавливаясь укатит на сотни миль… Скорость и дальние путешествия всегда дарили ему ощущение легкой, светлой пустоты. Мысленно он увидел, как развернулись перед ним полосы автострад, полетели мимо неоновые вывески отелей, придорожные закусочные со шкворчащими на грилях гамбургерами…

Он так и сидел на мотоцикле, обдуваемый холодным ветром, когда услышал, как в доме захлопали двери и густым баритоном что-то прогудел Бен Рем.

Конору вдруг очень захотелось, чтобы ему позвонил Майкл Пул и сказал: «Мы выдвигаемся, малыш, собирай манатки и встречай нас в аэропорту».

Бен Рем открыл дверь и ухватил взглядом Конора. Он вышел из дома и надел тяжелое отделанное овчиной джинсовое пальто.

– Ну что, до завтра?

– А мне больше некуда податься, – ответил Конор.

Бен кивнул. «Харлей» с грохотом пробудился к жизни, и Конор отъехал в тот момент, когда остальная бригада выходила из дома.

В течение трех-четырех последующих дней Войцак и Конор словно не замечали друг друга. Когда Чарли Дэйзи наконец расчуял другого ветерана и появился с неизменным футляром и фотоальбомом, Конор сложил свои инструменты в ящик и вышел. Он чувствовал, что просто не вынесет находиться рядом, пока Войцак будет разглядывать фото Андерхилла.

В ночь перед нежданно оказавшимся последним его рабочим днем у Дэйзи Конора в четыре утра разбудил кошмар – ему приснились М. О. Денглер и Тим Андерхилл. Промаявшись до пяти, он встал, приготовил кофе и выпил почти весь кофейник перед тем, как отправиться на работу. Осколки кошмара цеплялись за сознание все утро.

Они с Денглером прячутся в блиндаже – дрожа от страха, пережидают обстрел. Андерхилла не видно, он, должно быть, в темном углу рядом с ними или в другом, но отлично слышен его или не его зычный голос, очень похожий на голос Бена Рема: голос перекрывает почти весь шум снаружи.