– Так знали? – повторила я настойчивее.

– Они неправильно оценили ситуацию. Изабелла знала, но была слишком пьяна и не могла ясно мыслить. У нее случилось алкогольное отравление. Йонас сначала все отрицал, но затем признался. Он подозревал, что Тим выпил, но не догадывался, насколько много. Думал, тот обошелся одной банкой пива. Судя по промилле, Тим выпил банок пять-шесть, если не больше.

– Ясно.

Не мне их упрекать. В том, что они не знали, не догадывались о состоянии Тима. В том, что допустили все это. Они не виноваты, что я сидела в машине, смеясь и веселясь, не виноваты, что я, в отличие от остальных, не пристегнулась.

– Ты поехала по доброй воле?

– Да.

– Помнишь, что было после того, как ты села в машину?

– Помню, но немногое, – не стала лукавить я. Взяв с прикроватного столика стакан воды, я стала жадно пить – меня почему-то обуяла жажда. Будто из-за мыслей о том вечере и алкоголе у меня случилось обезвоживание.

Облизнув губы, я снова сосредоточила внимание на полицейском:

– Мы с Эллой сидели сзади. Из колонок на полную громкость играла музыка, у меня в руках был напиток Эллы, и тут… Я, занимавшая наполовину левое, наполовину среднее сиденья, немного наклонилась вперед, Тим вдруг вскрикнул, и машину тряхнуло в первый раз. Мы тогда подпевали игравшей песне. Меня подташнивало, настроение было хорошее, но на вечеринке я очень устала. А дальше все происходило очень быстро. Я попыталась за что-нибудь ухватиться, но безуспешно. Стакан с напитком выпал из рук, я не соображала, что происходит, где верх, а где низ. Затем – еще один толчок, и сразу за ним последовал третий. Понятия не имею, что именно случилось, однако… больше я ничего не помню. Стало темно. Вот и все.

«И я этому очень рада!» – чуть не сорвалось у меня с губ.

– Ты вылетела из машины через окно и…

– Прекратите! – зажмурившись, я закрыла ладонями уши, будто маленький ребенок. – Не желаю об этом слышать.

Довольно. Это куда больше, чем я хотела знать. Больше, чем могла вынести.

Больно. Это чересчур.

Как здорово, что тогда мир вокруг заволокла тьма, что я не помнила, как выпала из машины, как, наверное, рухнула на дорогу. Я рада, что не видела всего происходившего с машиной, с друзьями. Рада, что не чувствовала сковывавший меня холод той ночи, что не задавалась вопросом, сколько времени пройдет прежде, чем встанет солнце или нас найдут. Не мучилась тревогой за друзей. Я не хотела представлять, как лежала там, истекая кровью, плача, в страхе, что меня вот-вот переедет машина. Я была в сознании, просто потом все забыла, или сразу отключилась? От удара или от боли?

Не хочу это знать. Это слишком, слишком, слишком.

Я не хотела думать и переживать все случившееся снова. Надеялась, что воспоминания об этом никогда не обрушатся на меня. Боли в ногах, плечах, голове вполне достаточно. Боли, пульсировавшей за ребрами, и снаружи, и внутри груди.

Бум-бум, бум-бум, бум-бум.

Этой боли хватит, другой мне не нужно. Не нужно!

С губ сорвался тихий всхлип – он будто разорвал меня пополам и соединил снова, – но я подавила его в зародыше. Проглотила и спрятала.

Я быстро смахнула незаметно покатившуюся по щеке слезу. Затем будто на автомате убрала прядь, упавшую на лоб.

Взгляд незнакомца я чувствовала очень отчетливо. Возможно, я была чересчур резкой или недоверчивой. Надеюсь, что он отнесся к этому с пониманием.

Я почти все забыла, но авария оставила неизгладимый след, вонзила когти в мой мир. Этого знания достаточно. Мне не нужно помнить леденящие кровь чувства, которые я испытывала той ночью, я могу их представить.