Адамберг гадал, почему она сидит здесь, на этой скамейке, зачем приехала сюда издалека. У нее на коленях лежала небольшая черная сумка, она открыла ее и достала маленькую пластиковую коробочку, осмотрела и снова убрала. Она четырежды проверяла, не забыла ли коробочку. Из-за нее она, видимо, и приехала.

– Извините, – заговорила она, – будьте любезны, скажите, который час?

– Я не знаю, который час.

– А у вас на руке – это что, разве не часы, причем целых две штуки?

– Это часы, но они не ходят.

– Зачем же вы их носите?

– Не знаю.

– Извините меня, это не мое дело. Простите.

– Ничего, не страшно.

– Просто я не люблю опаздывать.

– А на какой час у вас назначена встреча?

Они вели себя словно два пациента в приемной у стоматолога, которые изображают оживленную беседу, чтобы обмануть страх. Но поскольку они пришли не к стоматологу, то оба очень хотели узнать, зачем сюда явился другой. И беспокоились, как бы не лишиться своей очереди.

– На два часа.

– У меня тоже.

– А с кем?

– С профессором Пюжолем.

– У меня тоже, – нахмурившись, сообщила она. – Значит, он примет нас вместе? Но так же не делается!

– Он, наверное, очень занят.

– А зачем вы пришли, позвольте спросить? Чтобы починить свои часы?

У нее вырвался смешок, веселый, без издевки, но она тут же его подавила. У нее были красивые зубы, очень белые для ее возраста, так что, когда она смеялась, сразу молодела лет на десять.

– Извините, простите, пожалуйста, – сказала она. – Иногда ни с того ни с сего сболтну неведомо что.

– Ничего, не страшно, – повторил Адамберг.

– Но все-таки зачем вы пришли?

– Скажем так: я интересуюсь пауками.

– Само собой разумеется, если вы обратились к профессору Пюжолю. Вы арахнолог-любитель, так, что ли?

– Именно так.

– И какой-то из них доставляет вам неприятности?

– Вроде того. А вы?

– А я им принесла одного. На случай, если понадобится. Этого, кстати, раздобыть очень трудно.

Казалось, женщина задумалась, глядя прямо перед собой и взвешивая все за и против. Потом внимательно оглядела своего соседа – как она надеялась, не слишком бесцеремонно. Невысокий темноволосый мужчина, худой, жилистый. Лицо… что можно сказать о его лице? Совершенно неправильное, выдающиеся скулы, впалые щеки, нос слишком большой, с горбинкой, а улыбка какая-то странная, но удивительно приятная. Увидев его улыбку, она наконец решилась, вынула из сумки свою драгоценную коробочку и протянула ему.

Под пожелтевшей пластиковой крышкой Адамберг увидел крошечное скрючившееся существо. Мертвый паук – нечто невзрачное, незначительное. Вы раздавили большого домового паука – и от него почти ничего не осталось. Сегодня во время разговора о пауках он не почувствовал ни малейшего волнения. Как и накануне, когда они сидели за ужином. Он не пытался понять почему. Наверное, привык, и все.

– Не узнаёте? – спросила женщина.

– Я не уверен.

– Наверное, вы никогда не видели его мертвым?

– Не видел.

– Вам ничего не напоминает его головогрудь?

Адамберг застыл в нерешительности. Он что-то об этом читал. Другое название паука-отшельника – паук-скрипач. У него на спине рисунок, похожий на скрипку. Но напрасно комиссар изучал фотографии: ничего общего со скрипкой он не заметил.

– Вот этот рисунок, да?

– Хотите, скажу вам прямо? Вы такой же арахнолог, как я – римский папа.

– Вы правы, – согласился Адамберг, возвращая ей коробочку.

– И какой же паук вас интересует?

– Отшельник.

– Отшельник? Значит, вы такой же, как все? Вы боитесь?

– Нет. Я полицейский.

– Полицейский? Погодите, дайте соображу.

Маленькая женщина снова какое-то время смотрела прямо перед собой, потом перевела взгляд на Адамберга.