Ставлю ноги на коврик у софы и, потянувшись, накидываю на плечи тонкий бледно-розовый халат. Выскользнув в прихожую, заглядываю на шум.

- Доброе утро, - забираюсь с ногами на стул.

- Какое доброе? Черт-те что вчера творилось, говорят. Крики, драка, ужасы.

- Да уж, - поджимаю губы, а бабушка перебирает жестяные крышки.

- Давай листья и укроп по банкам разложи, - командует, не отрываясь от своего занятия.

- Хорошо.

- Чего это ты в такую рань и уже дома?

- А где я должна быть? – беру трехлитровую банку.

- На даче своей.

- Бориной. Я еще вечером вернулась, надоели эти гулянки.

- Поцапались, что ли?

- Нет, с чего ты взяла?

- Так Сашка вон вернулся.

- И? – застываю со сжатой в зубах укропиной.

- То они жить друг без друга не могут, то она дурочкой прикидывается.

- Бабушка!

- Что - бабушка?

- Мы дружили…

- Знаю я такую дружбу. Ну чего встала? Давай раскладывай, раскладывай, само не сделается.

- Раскладываю, - шиплю, набивая дно банки листьями черной смородины. - Отец, я смотрю, надолго не задержался, улетел уже.

- Дела у него, а ты в следующий раз веди себя нормально. Смотрите на нее, чуть что, так скорее бежать. В песок от проблем голову прятать каждый, Маринка, может! А ты бы взяла да и поговорила с отцом по-человечески, глядишь, и самой легче бы стало.

- Ты знаешь, почему я так…

- Лена, думаешь, виновата, а в чем? В том, что мать твоя умерла?

Чувствуя, как подрагивает подбородок, крепче стискиваю зубы. Молчу, раскладывая укроп, и смотрю в одну точку перед собой.

- Что, слезы там льешь?

Бабушка вздыхает и, отложив свои заготовки, садится на стул позади меня. Тянет за край халата, настаивая, чтобы я присела рядом. Делаю это на выдохе, продолжая сминать ножки укропа в кулаке.

- Ну вот чего ты ни себе, ни ему жизни не даешь? Шура умерла, и ты не хуже меня знаешь, как Юра переживал. Он полгода толком ни ел, ни спал. Эта Лена хоть на человека его похожим сделала. А ты все нос воротишь! И отца похоронить хочешь?

- Что ты такое говоришь? – вытираю слезинку, упорно отворачиваясь от бабушки.

- Так вот тогда слушай и не реви. Удумала она тут сырость разводить, - бабушка положила ладонь на мое плечо, - поговори с отцом, вы же родные люди. И перестань ее ненавидеть, она не виновата в том, что случилось.

- Поговорю, - киваю, - поговорю.

- Вот и хорошо. Боря зайдет сегодня?

- Не знаю, - сглатываю слезы, растирая их по лицу, - у него похмелье.

- Лучшее лекарство - бабушкин рассол.

- Лучшее. Так что там во дворе произошло? – интересуюсь как бы невзначай.

- Не знаю я. Темно было, и фонарь у нас один рабочий, у пятого дома. Но Петровна слышала, как машина приезжала и как девчонка орала. Били, говорит, кого-то! Хотя, зная Петровну, приснилось ей, что ли?!

- Понятно, - поджимаю пальчики на ногах, - слушай, я забыла, мне сегодня в институт нужно, на кафедру, просили помочь, скоро первое сентября.

- Иди уже, бездельница.

- Я вернусь и все сделаю.

- Шуруй давай, - бабушка махнула рукой, мол, отвяжись, продолжая заниматься своими делами.

Выскользнув из кухни, я первым делом засела в комнате у телефона, крутанув диск, набрала номер Дорониных. После пары гудков трубку взяла теть Аня.

- Здравствуйте, это Марина, а Сашка дома?

- Марина, здравствуй! Нет, он еще с утра убежал.

- Понятно, извините.

Отставляю телефон, складывая руки на груди. И куда он собрался? Волнение возвращается мгновенно, если он решил что-то выяснять, то дело может принять более серьезный оборот. Поразмыслив, беру с полки расческу и, быстренько зачесав волосы в хвост, надеваю джинсовый сарафан. Прихватив из шкафа ветровку, выхожу на улицу. Когда прохожу мимо того самого места, меня начинает колотить, ускоряю шаг.