Она сказала: “Можно, моя мама поживёт с нами? У неё аристократические замашки, но…” — закончить ей Уилмо не дал, просто поцеловал.

Он мог бы сказать: “Знаешь, я ещё помню, как умерла моя собственная мать. И всё прекрасно понимаю.”

Он мог бы сказать: “Ты пошла со мной, когда у меня не было почти ничего, поддерживала в самые тёмные часы, подарила мне детей и всегда была на моей стороне — а значит, я на твоей.”

Он мог бы сказать: “Ты ведь знаешь, что можешь доверять мне, правда?”

Но это всё было как-то слишком пафосно, а он мужик простой. Потому в итоге он сказал: “Это же хорошо, что твоя мама приезжает! У нас пустует западное крыло, и отделать его всё руки не доходят. А теперь мы можем забацать что-нибудь подходящее для аристократки. Хорошая же новость, а? Будет интересно!”

И не сказать, чтобы в итоге он так уж обожал леди Эмилию — старая сварливая аристократка с бзиком в голове, от которой отказались её собственные дети. Но она была матерью Алии, потому Уилмо грызся с ней, но чисто по-родственному, на нейтральные темы.

И никогда не спрашивал о прошлом — кому же приятно вспоминать такое?

Может быть, зря не спрашивал. Но что уж менять.

Но факт остаётся фактом: безумная леди Эмилия, обладательница аристократических замашек и крутого нрава, явно понимала этот новый мир, в котором они вдруг проснулись, намного лучше, чем сам Уилмо.

По крайней мере, насчёт цены на кристаллы она тоже оказалась полностью права.