Я помню, как выключила воду, выровнялась по струнке напротив Пети, чем немного его напугала. Не знаю, что такого он увидел в моих глаза, что ощетинился.

— Но ты меня все же бросил, Петь.

Не знаю, зачем я это сказала. Слишком пьяной была? Слишком беспечной? Слишком глупой? В тот момент я поняла, каким наивным бывает разбитое сердце. Словно мотылек, летящий на смертельно опасный для него свет.

Я хотела не любить Петю. И правда ненавидела! Эти чувства смешались в коктейль, ядренее водки. И теперь я смотрела в его голубые глаза и не знала, как буду жить дальше, не понимая, чего вообще хочу от этой жизни.

— Я предлагал тебе… — его тихий хрип в пустой ванне разнесся эхом, голос запал в душу.

— Нет, — я подняла ладонь вверх, прерывая его, — ты бросил меня намного раньше. Когда первый раз изменил.

Он шагнул вперед, сокращая расстояние между нами до минимума. Теперь моя ладонь упиралась ему в грудь, где из заточения вырывалось его безумно бьющееся сердце.

— Прости… — покачал головой он, и я задохнулась, нервно кратко рассмеявшись.

Как долго я ждала этого заветного слова! И, как жаль, верить ему не могла.

— Я все исправлю, — неожиданно произнес он, и я улыбаться перестала.

— Поздно, Петь. Как же тебе это объяснить… — закрыв глаза, я оправдала свою сентиментальность алкоголем, когда вдруг неожиданно философски заявила: — Когда человек умирает и его отправляют в печь, от него остается лишь прах. Песок… Вот это осталось от наших чувств с тобой. Это ты оставил от моего гребанного сердца!

Я прикрыла глаза, собираясь с мыслями, чтобы выгнать его вон из комнаты. Но когда распахнула веки, не смогла сказать слова. Меня испугала его решительность, странная злость и уверенность. Петя явно в чем-то определился, и я понимала, что никак на это не повлияю.

Все зашло слишком далеко, я попятилась назад.

— Знаешь, тебе уже…

Это был вихрь, как смерч. Событие, которое ты осознаешь после того, как все уже закончилось. На животных инстинктах, мышечной памяти… Приправленной старыми чувствами, обидой, ненавистью и обилием алкоголя.

Он накинулся на меня с поцелуями. Жадными, дикими, не двойственными. Я отмахнулась, не знаю почему. Но не смогла устоять, когда его губы скользнули вниз по коже. А затем все смешалось… Одежда оказалась на полу, наши тела мокрые и голые. Я, широко раздвинув ноги, стояла согнувшись и уткнувшись ладонями в кристально белую плитку отеля. Он быстро и ритмично вбивал меня своим членом в стену, приговаривая всякие грубые пошлости:

— Черт, ты такая красивая… Такая охрененно узкая! Признайся, что у тебя не было никого, лучше меня? Признайся, что у нас было что-то особенное?!

А я молчала, растворяясь в моменте. Наверное, именно это и чувствуют наркоманы во время дозы. Жалось и стыд по отношению к себе, приправленный отборным призрением. Но перебивал все кайф. Тот, от которого все остальное становится не важным. Когда каждая клеточка тела встает дыбом, стоит его члену наполнить меня целиком… Когда он выходит, а волоски на коже уже дыбом, требуя новой «дозы».

Меня накрывало снова и снова. Я умерла и воскресала. А его толчки становились все чаще, чаще и чаще… Быстро, словно со сверхзвуковой скоростью! Он сжимал мои соски, оттягивая их в сторону, это доводило до предела. Но мое тело взорвалось, когда он отвел ладонь и шлепнул по ягодице со всей дури.

— БОГИ! — вырвалось из губ на последнем издыхание. Содрогаясь, я обмякла. Он удержал за талию, делая парочку финальных толчков. Спиной я ощутила, как напряглись мышцы его пресса.