– Я найду тебе настоящего друга, – пообещал брат и в темноте прижал меня к себе.

Он был твердым и надежным, как гранит. Мы лежали в темноте, обнявшись, и делали вид, что ничего не изменилось и мир остался таким же, как прежде. Что мы оба все еще дети, что доверие – такая же неотъемлемая и постоянная часть жизни, как время.

Родители жарили индейку. Мы с братом доели последние шоколадки из праздничного набора, нас уже начинало подташнивать от тянущегося с кухни чересчур густого мясного духа. Гирлянда на рождественской елке подозрительно моргала, и в ней что-то потрескивало, вероятно, из-за плохого контакта (мать предупредила, чтобы мы ни в коем случае не трогали гирлянду мокрыми руками). Гора нераспечатанных подарков под елкой приводила нас в отчаяние: открывать их до ланча родители не разрешили.

– Осталось потерпеть всего часик, – заглянув в комнату, объявил отец.

Он был наряжен эльфом, и его лицо под полями шляпы казалось странно молодым.

Я подумала, что он похож не на эльфа, а на Питера Пена: на вечного мальчика, а вовсе не на злобного маленького духа.

Отец любил маскарады. И относился к ним очень серьезно. Не менее серьезно, чем к своим обязанностям юриста. И каждый год он радовал нас новым сказочным персонажем, который резвился в доме все Рождество. Ощущение было такое, как будто к нам в дом самовольно вселился незваный и нежеланный гость.

– Слышите? – повторил отец. – Остался всего час.

– Тогда мы пойдем на улицу, – недовольно буркнул брат.

Мы скучали. Все остальные обитатели нашей улицы уже распаковали свои подарки и теперь гордо демонстрировали все эти полезные и совсем бесполезные вещи перед соседями. Мы сидели на мокрой каменной ограде и смотрели на них с завистью. Мимо нас трусцой пробежал мистер Харрис в новом спортивном костюме, к сожалению обтягивающем его телеса как раз там, где не следовало бы.

– Это от моей сестры Венди, – похвастался он и, ускоряясь, помчался дальше, к воображаемой линии финиша.

– Он терпеть не может свою сестру Венди, – сообщил мне брат.

Наблюдая за тем, как скрывается за поворотом нелепое оранжево-пурпурное пятно, я подумала, что и она, наверное, не особенно любит мистера Харриса.

Без трех минут два отец громко позвал нас:

– Ланч!

– Ну, пошли, – сказал брат. – «Что ж, ринемся, друзья, в пролом…»

– Куда-куда? – не поняла я, но он уже вел меня к столу, уставленному щедрыми и бескорыстными дарами, о которых позаботились наши родители.

Сначала я увидела коробку, большую картонную коробку от телевизора, из-под которой торчали только ноги брата.

– Я уже дошел? – спросил он, приближаясь к столу.

– Почти, – подсказала я, и, сделав еще один шаг, он водрузил коробку на стол.

От нее исходил злачный запах сырой соломы. Коробка слегка шевелилась, но я нисколько не испугалась. Брат распахнул картонные створки и вытащил на свет самого большого кролика, которого мне когда-нибудь доводилось видеть.

– Я же говорил, что найду тебе настоящего друга.

– Кролик! – прошептала я, замирая от счастья.

– Вообще-то это бельгийский заяц, – покровительственно объяснил брат.

– Бельгийский заяц, – повторила я так, словно эти два слова означали «любовь».

– Как ты его назовешь? – спросил он.

– Элеонор Мод, – ответила я.

– Кролика не могут звать так же, как тебя, – засмеялся брат.

– Почему это? – обиделась я.

– Потому что он мальчик.

– А-а.

Я повнимательнее посмотрела на его каштановую шерстку, белый хвостик, на вывалившиеся из-под него две горошинки помета и подумала, что кролик и в самом деле больше похож на мальчика.