Ну да ладно. Кофе и слойка. Можно же с утра?

– Мам, я к Любаше. Она меня уже ждёт, – говорит сын и, снова поцеловав меня, откусывает слойку. – Вы, как всегда, на высоте, тёть Оль. Я побежал.

– Вот оболтус, – улыбается Ольга Ивановна. – А ты кушай, Любонька.

– Оболтус, но счастливый, – улыбаюсь я, глядя вслед сыну.

– Ты что-то пригорюнилась.

– Да сегодня с утра ребятки местные, Ветрова, чуть не сбили. Еле успела оттолкнуть Ральфа и Глеба с дороги, – рассказываю я, а в ответ слышу ойканье да плевки Ольги Ивановны.

– Вот ироды. Когда они уже успокоятся? – негодует женщина.

А повернувшись в сторону огромного окна, замечаю, как возле нашего кафе останавливается их машина.

– Идите, Ольга Ивановна, испеките слоек. Нам нужно будет скоро встречать посетителей, а мне нужно снова мзду отдавать. – Я отправляю Олю Ивановну на кухню, а сама разворачиваюсь к входу, где зазвенел колокольчик, и немного даже теряюсь.

На меня смотрят колючие глаза мужчины, который выше меня больше, чем на голову. Он обводит меня взглядом, а после осматривает помещение. На нём укороченное чёрное пальто, припорошённое снегом, расстёгнутое. Нахальная улыбка на губах, которую так и хочется стереть молочником, который сжимаю в руках.

И да, я прекрасно догадываюсь, кто стоит передо мной.

Это сам Семён Ветров. Но вот с каких пор он катается по местным заведениям?

– А здесь уютно, – звучит раскатисто-бархатный голос, который совершенно не вяжется с его внешним видом.

Но я только приподнимаю бровь и, выдавив из себя улыбку, чётко говорю:

– Добро пожаловать в кафе «Кофе с Любовью». Что желаете?

Ветров же медленно приближается к барной стойке, подходит вплотную, упирается в неё руками, наклоняется ко мне и тихо выговаривает:

– Тебя, Люба. – И его губы растягиваются в оскале, улыбка исчезает с моего лица, так как после следующей фразы этот товарищ тоже теряется:

– А молочником по морде не сходить вам, товарищ Ветров?

***

– Вы что, сука, совсем страх потеряли? – рявкаю на пацанов, которые стоят перед столом.

Хочется голыми руками их разорвать, Но стараюсь сдерживаться. И так толковых не найдёшь в наше время. Только эта троица и осталась.

– Прости, шеф. Мы честно старались, но она всё время убегает, – вздыхает Серый, а я от злости бью рукой по столу.

– Ты что-то попутал? – поднимаюсь со своего места, опершись о стол. – Я вас троих отправил проследить за своей девочкой, а вы даже с этим не справились! Вы уже три месяца не можете мне сказать, кто ошивается возле Любочки! Я вам за что плачу?

– Шеф, мы все узнаем, – быстро выговаривает Андрей.

Он самый молодой в этой троице. Немного нахальный, но я и сам таким был. А вот Люба его терпеть не может. И я не идиот, вижу, что моя девочка уже стала совсем взрослой. Даже у моих пацанов голову сносит от неё. Но этим я отстрелю все их отросшие части и сожрать заставлю, если тронут мою малышку. А вот то, что у Любы появился кто-то левый, совсем плохо.

И эта мелочь начала регулярно сбегать от ребят. С кем-то проводит время, приносит разные подарочки и постоянно переписывается по телефону.

Я уже пробовал даже в телефон её залезть, но, когда Люба увидела, что я взял его, истерика была такой, что я неделю не знал, как подойти к ней.

– Вон пошли! – рявкаю на ребят, а сам, откинувшись на кресло, рассматриваю стол.

Ленивым взглядом осматриваю кабинет и, как обычно, взгляд падает на фото, где в моей жизни ещё было много счастья.

Это последнее фото, где у нас с Любой была полная семья. Улыбающаяся измученная родами Маринка держит новорождённую Любочку на руках, а рядом я прижимаю их к себе. Столько счастья было тогда у нас и всё в мире казалось невероятным. Мне кажется, это было в прошлой жизни.