Добить вас рассказом о других стритфуд-наркотиках – чебуреках и беляшах – или пощадить? А может, поговорим о шашлыках, лепешках из тандыра или цыпленке тапака? Лучше умолчу. Это только вершины айсберга богатой и щедрой восточной кухни, но даже каждое из упомянутых блюд заслуживает отдельной главы. Просто я не мог не упомянуть о них, ведь еда внесла важный вклад в формирование меня как личности. Именно еда, а не питание.

Гениальный иллюстратор Саша Похвалин передаст мои эмоции визуальными образами и штрихами, а я, пожалуй, ретируюсь, потому что пишу эту главу в самолете по пути в Мехико. Если я продолжу, то очень скоро борт попросит экстренную посадку и я побегу в кассу ближайшего аэропорта, моля продать мне за любые деньги билет до Душанбе. Пусть и с пятью пересадками.

Конечно, нужно было вас предупредить о том, что эту главу нельзя читать на голодный желудок. Ну, лучше поздно, чем никогда. Итак, из любви и сострадания к ближнему моя мини-экскурсия по Баракату моего детства объявляется закрытой.

Порой мне кажется, что походы в школу были только предлогом для прогулок по базару. Своеобразный платой за удовольствия, которым я предавался в его чудном мире. По-моему, за столиком в шашлычной я провел больше учебных часов, чем за партой. Не в школе, а на базаре я видел настоящую, «живую жизнь», от которой я узнавал больше, чем от любого школьного учителя. Там я предавался медитации, наблюдая за извивами дымка, поднимающегося от мангала. Мне бы уже тогда догадаться, в чем мое призвание, но одурманенный ароматами внутренний голос эгоистично направлял меня к лучшим мантам или самсе на рынке. Там я познал, что такое любовь с первого взгляда.

Раз уж зашла речь о школе, то гордо признаюсь – я всегда был крепким троечником. Именно гордо и радостно. Оценки никогда не огорчали меня, внутреннее ощущение, что где-то есть моя и только моя точка расцвета всех талантов и способностей и что я непременно найду ее, помогало тянуть школьную лямку. Отличники казались мне хладнокровными роботами, ведь нельзя же уметь и знать все! Нельзя бесстрастно познавать жизнь, отдавая одинаковое внимание и силы всем предметам. Да и не отличался я никогда особым послушанием и покорностью, вкладывать киловатты энергии в получение отличной оценки в дневнике мне уже тогда казалось непродуктивным, бессмысленным. К тому же я всегда внутренне сопротивлялся попыткам школьной системы всех ровнять под одну гребенку. Мне кажется, школа, заставлявшая следовать стандартам (всегда усредненным), выхолащивала детскую индивидуальность. И пусть точные науки так и остались непокоренными высотами, меня всегда грела мысль одного незаурядного физика о том, что если судить о способностях рыбы по ее умению взбираться на дерево, то она проживет жизнь, считая себя дурой. Эйнштейн фамилия того физика.

Учителя порой ставили мне натянутые тройки из уважения к деду и во избежание разговоров с директором о том, что нужно быть помягче с внучатами Нарзибекова. Зато на родительских собраниях они в один голос твердили мой диагноз: способный, но ленивый. Впрочем, они были правы, говоря, что стоит мне по-настоящему захотеть, а еще лучше разозлиться на себя, и я задам всем жару. Помните наш разговор о горящих глазах? Учителя не ошибались, когда говорили, что для отличной учебы мне не хватает самомотивации, но посыл их был неверен. Они полагали, что разжечь внутренний огонь можно злобой, в моем же случае нужна была страсть. Чувствуете разницу?