Озла ползла по полу, и капавшая со лба кровь застилала ей глаза.

«Дейзи Бьюкенен – одна из тех девушек, которые только прикидываются хрупкими, – заявляет Маб, – а на самом деле выносливы как лошади». – «А мне ее немного жалко, – вмешивается Бетт. – Извини, я не хотела…» – «Бетт снова сказала “извини”!» Безумные Шляпники хохочут и кидают Бетт несуразно украшенную антикварную шляпу…

Что-то не так, прорезалась сквозь туман мысль, Озла почувствовала, как по шее стекает что-то теплое. Она не на Безумном Чаепитии. Чаепитие уже состоялось сегодня после обеда – мартовский день выдался прохладный, все плотно закутались в пальто, но твердо вознамерились обсудить «Великого Гэтсби» под весенним солнышком на берегу озера. Маб красиво закинула ногу на ногу, Гарри во весь свой великанский рост вытянулся на траве, опершись на локоть, Бетт сидела с прямой спиной, сжимая кружку с чаем.

«Ты сегодня такая элегантная, Оз. – Это сказал Гарри, собиравший после Чаепития шляпу и книги. – Свободный вечер?» – «Собираюсь запрыгнуть на вечерний лондонский поезд. – Озла похлопала по сумочке, в которую еще утром втиснула свое любимое вечернее платье от Хартнелла: изумрудно-зеленый атлас, струившийся по коже, как вода. – У одного моего давнего приятеля увольнительная с корабля, и мы намерены повеселиться в “Кафе де Пари”».

«Кафе де Пари»… Озла обвела взглядом помещение, пытаясь сморгнуть с ресниц капли крови. В темноте виднелись лишь обломки мебели и перевернутые столики. Пол был усеян скрюченными фигурами. Ее глаза отказывались понимать, что это. А вот и знаменитая лестница, по которой можно было попасть с улицы в интимную роскошь подземного ночного клуба, с его изящными столиками и радостными, как шампанское, мечтами. Озла попыталась дотянуться до перил, чтобы опереться на них и встать, но споткнулась обо что-то. Тонкое запястье лежащей на полу девичьей руки все еще обвивал бриллиантовый браслет.

У ближайшего столика сидело, сгорбившись, безрукое тело его владелицы в голубом шифоновом платье.

– Ой, – прошептала Озла, и ее вырвало на битый кирпич. Перед глазами мельтешили осколки стекла, в ушах завывала противовоздушная сирена… Она начинала вспоминать. Еще несколько минут назад эта мясорубка была самым блестящим из лондонских ночных клубов – и самым безопасным, как хвастал администратор. Никакие бомбы не заденут тех, кто на глубине двадцати футов под землей, можете танцевать хоть всю ночь напролет.

– Филипп, – вырвался у нее шепот. – Филипп…

Уйма народу пришла послушать Кена Джонсона по прозвищу «Змеистый»[37] и его оркестр. Духовые ревели. На танцполе «Кафе де Пари» яблоку было негде упасть.

Даже когда район между площадью Пиккадилли и Лестер-сквер обрабатывали немецкие бомбардировщики, здесь, под землей, забывали о воздушной тревоге. Здесь было безопасно. Может показаться, что это бессердечно или безрассудно – танцевать, когда мир над твоей головой взрывается огнем, – но бывают времена, когда нужно выбирать одно – либо танцевать, либо рыдать, и Озла выбрала танцы: ее рука в сильной загорелой ладони партнера в морской форме, его рука крепко обнимает ее талию.