– Слушай, я все думаю о тех детях, ну, которые… умерли. Это правда? А еще доктор Пейдж заверяет, что нам не дают видеться с остальными ради нашего же блага. Да у меня миллион вопросов вообще.

– Ой, давай не все сразу, – ухмыльнулась Тереза. Потом обеспокоенно оглядела по очереди все углы потолка. – Надо поосторожнее со словами, на нас точно смотрят. Или слушают.

– И то, и другое, наверное, – громко и насмешливо сказал Томас. – Приве-е-ет! Есть там кто-нибудь? – Он помахал рукой, будто на параде, сам не зная, отчего ему так весело.

Тереза расхохоталась, и он вслед за ней. Смех продолжался минуты две – стоило одному перестать, как он снова прыскал от смеха другого. Конечно, Томас понимал, что смеются они, чтоб не думать о тех детях.

– А давай притворимся, что на нас не смотрят, – сказала Тереза, когда они окончательно просмеялись. – Будем говорить, о чем хотим, пусть себе тащатся.

– Пусть. – Томас хлопнул по столу так, что Тереза вздрогнула, потом снова рассмеялась.

– Про тех детей я не знаю. Может, так, слухи. Или что-то не то услышала. Может, это до нас было вообще. Просто Левитта хотелось позлить… Ну ладно, чего у тебя интересненького? – спросила Тереза.

– Мало чего, – ответил Томас. – Хм… ем, на уроки хожу. Тестов много всяких. А, сплю еще. Все, пожалуй.

– У меня то же самое!

– Да ну? Быть не может.

Оба заулыбались, потом замолчали. Тереза придвинулась ближе и облокотилась на стол.

– Я сейчас не про детей и не про секреты, но голова ведь уже должна совсем пройти, да?

Вопрос застал Томаса врасплох.

– Наверное. – Он нащупал под волосами шрам. – Вроде все зажило. Наши драгоценные мозги работают.

– «Зоны поражения», как говорят в ПОРОКе?

Томас кивнул:

– Ага, как в компьютерной игре. Доктор Пейдж сказала, что Вспышка там все разрушает.

– Прикольно, что у нас иммунитет, да? Ну, то есть радоваться же надо, что шизом не станешь.

– Ага, точно.

– А мы сидим в этом дурацком месте. Не ПОРОК, а СКУКОТА. Нет, серьезно, сдуреть же можно – целыми днями в четырех стенах.

Томас посмотрел на дверь.

– Снаружи совсем плохо? Поэтому нас взаперти держат?

– Наверное, да. Говорят, радиация ослабевает, но все равно пока сильная. Я помню только яркий-преяркий свет, а потом, что мы на берге. Мне еще пяти не было, а я уже через плоспер прошла и на берге покаталась, прикинь?

Томаса тоже привезли на огромной летающей махине. Как ни грустно ему было тогда, он все же отметил про себя, что махина крутая. Берги – для тех, у кого денег навалом. Но плоспер еще круче. Томас никогда не был в плоспере, а у ПОРОКа есть плосперы, значит, и денег куча.

– А когда ты проходила через плоспер?

Восхищение на лице Терезы сменилось грустью.

– Я мало что помню. Знаю только, что родилась где-то на востоке. Родителей не стало, а меня спасли… – Она уставилась в пол и замолчала. Наверное, не стоило сейчас ее об этом спрашивать. Томас сменил тему:

– Про ту боль в голове. У меня тоже бывает иногда.

Терезин взгляд снова скользнул к потолку. Ничего явного там не было, но оба понимали, что камеры могут быть где угодно. И микрофоны тоже. Даже сотня микрофонов, а еще в голову какая-то штука вживлена – кто знает, за чем именно она следит.

Тереза взяла свой стул и пересела к Томасу. Наклонившись к нему так, что их плечи соприкоснулись, она едва слышно прошептала ему на ухо несколько слов. Ее дыхание щекотало кожу до мурашек.

– Давай шепотом говорить, пока не запретят.

Томас кивнул и тоже шепнул ей на ухо:

– Ага, давай. – Ему нравилось сидеть к ней так близко.

– Это даже не боль, – прошептала Тереза, – а как будто чешется внутри. Иногда просто с ума сводит. Прямо вот в голову бы себе залезла и почесала, понимаешь?