– Значит, если я дам тебе серебро, то ничего худого обо мне ты более не скажешь?

– Не скажу, – охотно согласился Скегги. Хотя Славка ничуть не сомневался, что десять марок – только начало. Такому ублюдку только слабость покажи: не успокоится, пока не оберет дочиста.

– Что ж, – так же громко сказал Славка. – Ты, Скегги, назвал меня прихвостнем Роговолта. Обиды в этом я не вижу. Роговолт был славным князем, и служить ему было бы не зазорно. Но мало ли что еще сболтнет твой поганый язык?

Скегги ощерился. Понял, что дело пошло не совсем так, как он рассчитывал.

– Может, и впрямь дать тебе серебро? – продолжал Славка. – А то мало ли что ты наболтаешь? А, Скегги? Скажешь, что я замышлял убить наместника? Или обесчестить княгиню? Ты ведь не станешь молчать, верно, Скегги?

– Не стану! – злобно прошипел Скегги. – Даже и не надейся! Всем расскажу о твоих изменах!

– Я в этом и не сомневался, – спокойно сказал Славка.

Вокруг них уже собралась небольшая толпа. Дружинники, теремная чать, любопытствующий купчик, привезший в Детинец фураж для лошадей…

– Не хотелось бы мне ссориться с наместником Лундом из-за такого, как ты… – будто колеблясь, произнес Славка. – Но ведь и Лунд не заставит тебя проглотить ту хулу, что ты изольешь на меня?

– Никто не заткнет мне рот, рус! Никто! Я самому конунгу!.. Позор…

Когда Скегги кричал, голос его становился еще более невнятным. Однако заткнуть нурмана все равно было нужно.

Славка коротко, без замаха врезал Скегги в подбородок. Казалось бы, не очень сильно, но бить Славку учил отец, а отец был способен свалить с ног любого новгородца. Так что Славка не оплошал. Скегги грянулся оземь да так и остался лежать.

Нурманы кинулись было на помощь своему соратнику, но, увидев, что рус не собирается добивать Скегги, остановились.

Скегги ворочался на земле, пытаясь подняться. Изо рта его текла кровь. Видно, язык прикусил.

– Зря ты, сучий выкидыш, князя нашего вспомнил, – мягко произнес Славка. – Мою обиду я бы тебе, может, и простил. Собака лает, ветер носит… Но теперь мне придется тебя убить.

Скегги с трудом встал на ноги, зарычал невнятно. Кровь и слюни текли по его подбородку.

Славка ждал, когда нурман схватится за меч. Тут бы Славка его и срубил.

Скегги сдержался. Сообразил, что сейчас лучше не лезть на Славку. Но оставлять такую обиду нельзя. Позорно.

– Хольмганг, – яростно прохрипел Скегги. – Завтра.

– Нет, – качнул головой Славка. – Завтра мы уходим. Сегодня. Выбирай, как ты умрешь, отродье Локи!

– Ты умрешь! – Скегги уже взял себя в руки, лишь глаза горели от ненависти. – Хольмганг. На ножах. На бревне.

И захохотал, глядя на изумленного Славку.

Взбешенный Лунд (чем бы ни кончился хольмганг, он неизменно оставался в проигрыше) отказался быть судьей, зато пообещал содрать с победителя полновесное головное: сорок гривен, если будет убит Скегги, и восемьдесят – если нурман прирежет княжьего сотника. Надеялся, что корысть остановит хотя бы зачинщика Скегги. Нурман задумался…

– Может – по варяжской Правде сойдетесь? – предложил Антиф, взявшийся договариваться о том, как пойдет поединок.

Скегги задумался… Если они будут биться на перекрестке, в полном вооружении, то победителю достанется бронь и оружие проигравшего.

Одна только кольчужка сына богатого боярина Серегея тянула на пятьдесят марок серебром[10]…

Но разумность нурмана все же перевесила его жадность. Скегги мотнул головой. На мечах против ненавистного киевлянина Скегги не выстоит.

– Ты обязательно должен драться? – спросила Рогнеда в краткий миг, когда они остались наедине. – Скажи только – и я попрошу Лунда посадить забияку в поруб до нашего ухода.