Начиналась облава, от которой уйти будет не просто. Если вообще удастся уйти.

Они влетели в ложбину, поросшую ивняком. Не сбавляя скорости, с хрустом ломая подлесок, промчались через дубовую рощицу на пологом склоне. Вломились в густой, но небольшой лесок, на время скрывшись от погони. И все же это была лишь недолгая отсрочка.

За спиной, справа и слева, слышались азартные крики и хруст веток. А лошадь Бельгутая выдыхалась.

– Бросай! – Тимофей снова повернулся к нойону. – Бросай, говорю, крысий потрох, пока головы не лишился!

Бельгутай пленника не бросил. Он вдруг резко натянул повод, останавливая лошадь.

– Ты что творишь, дурень?! – взорвался Тимофей.

И осекся.

Увидев то, что степняк уже разглядел среди деревьев.

Тоже дернул повод на себя.

Что это?!

В зелени леса зияла клубящаяся, сочащаяся тьмой дыра размером с небольшие ворота. Ворота?.. А ведь так и есть. Ворота в ночь средь бела дня. Мглистое ничто, небрежно раздвинувшее листву и неведомым образом изогнувшее древесные стволы и ветви.

Хотя нет, это была все же не сплошная чернота. Если присмотреться… Частое мерцание парящих ни-в-чем разноцветных искорок (синие, красные, оранжевые, зеленые, фиолетовые, розовые, они походили на свечные всполохи за цветными витражами) позволяло разглядеть бесконечный прямой коридор с неровными колышущимися стенами, полом и потолком. Коридор уходил в никуда. В нем не было видно ничего, кроме искрящейся тьмы и шевелящегося мрака.

ЧТО?! ЭТО?! А впрочем, какая разница? Тимофей улыбнулся. Разверзшийся перед ними путь вел в неизвестность, но зато он уводил отсюда! Не все, выходит, дороги перекрыты латинянами. Эта – нет. А не к ней ли так спешил черный бесермен? Если так, то должна же она куда-то привести!

За спиной стучали копыта, звенело железо, кричали люди и хрипели кони. Погоня приближалась, и размышлять было некогда. Бояться тоже.

Промелькнула в воздухе и канула где-то в разверстой черной дыре арбалетная стрела. Ага, значит, не все самострелы преследователей еще разряжены.

– Бельгутай! – крикнул Тимофей. – Туда! Быстро!

Недолгое замешательство отразилось в глазках-щелках татарского нойона, но вот он уже правит к темному разрыву в зеленой стене. Низенькая мохнатая кобылка мотает гривастой головой, не желая вступать в пугающий мрак. Но опытный наездник охаживает лошадь плетью, сминает волю животного, заставляет преодолеть инстинктивный страх.

Верный гнедок под Тимофеем тоже заплясал, заартачился, отступил назад. Тимофей гикнул в поджатое ухо, наподдал пятками. Ударил плашмя мечом, болью изгоняя страх.

Конь перестал пятиться. Всхрапнул, шагнул вперед. Осторожно, медленно. А надо бы быстрее.

Еще один удар по крупу окончательно сломил упрямство жеребца. Гнедок сорвался с места. С отчаянным и жалобным ржанием ринулся вперед. Одним прыжком влетел в искрящуюся черноту. Очутился там почти одновременно с обезумевшей лошадкой кочевника.

Тьма окружила, окутала и поглотила их. Пригасила звуки леса, отсекла шум погони. А потом и вовсе свело на нет. Всё. Все звуки. Весь шум. Даже лошадиные копыта во мраке не стучали, как прежде. Копыта бесшумно отталкивались от чего-то мягкого и пружинящего.

Странное ощущение… Они словно скакали по толстому, влажному слою хвои и опавших листьев сквозь дремучий ночной лес с единственной тропкой-просекой. И будто сплошная стена деревьев сливалась с чернотой пасмурного неба, а землю, хвою и листья под копытами укрывали чернильные ручьи, едва различимые в скупом свете мерцающих гнилушек.

И все же это был не лес.