Ахкеймион наблюдал не столько за представлением, сколько за Эсменет, восторгался эмоциями, отражающимися на ее лице, и поражался, что она выглядит такой… новой? Он поймал себя на мысли, что думает о вещах, которых никогда прежде не замечал. Россыпь веснушек у нее на носу и скулах. Поразительный цвет ее глаз. Рыжие отблески в роскошных черных волосах. Казалось, все в ней дышит чарующей новизной.

«Я должен всегда видеть ее такой. Незнакомкой, в которую я влюблен…»

Всякий раз, когда их глаза встречались, они смеялись, словно празднуя счастливое воссоединение. Но неизменно отводили взгляды, как будто понимали, что их блаженство мимолетно. А потом что-то проскользнуло между ними – возможно, дуновение тревоги, – и они перестали смотреть друг на друга. И внезапно в самой сердцевине радостного возбуждения, поселившегося в душе Ахкеймиона, возникла зияющая пустота. Он вцепился в руку Эсменет в поисках утешения, но ее вялые пальцы не ответили пожатием.

Несколько мгновений спустя Эсменет потянула его за собой и остановилась рядом с ярко горящими масляными лампами. Она принялась разглядывать Ахкеймиона, и на ее лице ничего невозможно было прочесть.

– Что-то изменилось, – наконец сказала она. – Прежде ты всегда притворялся. Даже после смерти Инрау. Но теперь… теперь что-то изменилось. Что произошло?

Ахкеймион уклонился от ответа.

– Я – адепт Завета, – запинаясь, пробормотал он. – Что я могу сказать? Мы все страдаем…

Эсменет сердито посмотрела на него, и он умолк.

– Знание, – произнесла она. – Вы все страдаете знанием… Чем больше вы страдаете, тем больше узнаете… Так? Ты узнал больше?

Ахкеймион снова ничего не ответил. Слишком рано случился этот разговор!

Эсменет отвела взгляд и уставилась в толпу.

– Хочешь знать, что случилось со мной?

– Оставь, Эсми.

Эсменет вздрогнула и отвернулась. Потом высвободила руку и двинулась дальше.

– Эсми… – позвал Ахкеймион, зашагав следом.

– Знаешь, – сказала она, – было не так уж плохо, если не считать побоев. Множество клиентов. Множество…

– Эсми, хватит.

Эсменет рассмеялась, будто участвовала в иной, более откровенной и искренней беседе.

– Я спала с лордами… С кастовыми дворянами, Акка! Представляешь? У них даже члены больше – ты в курсе? Я толком ничего не узнала про айнонов – они, похоже, предпочитают мальчиков. И про конрийцев – те толпятся вокруг галеотских потаскушек, прямо дуреют от их молочно-белой кожи. А вот нансурцы – те любят домашние персики и редко выбираются за пределы своих военных борделей. А туньеры! Они едва сдерживаются, чтобы не кончить, как только я раздвигаю ноги! Хотя они грубые, особенно когда выпьют. И скаредные к тому же. А вот галеоты – это настоящее удовольствие. Они жалуются, что я слишком тощая, но им нравится моя кожа. Если бы потом их не грызло чувство вины, они были бы моими любимчиками. Они не привыкли к шлюхам… Думаю, это потому, что у них в стране мало старых городов. Мало торговли…

Она внимательно посмотрела на Ахкеймиона; взгляд ее был одновременно и горьким, и проницательным. Колдун шел рядом, упорно не глядя на нее.

– А так клиентура хорошая, – добавила Эсменет.

Вернулся давний гнев, тот самый, что несколько месяцев назад вырвал Ахкеймиона из ее объятий. Он стиснул кулаки; ему представилось, как он бьет Эсменет. «Гребаная шлюха!» – захотелось крикнуть ему.

Ну зачем рассказывать все это? Зачем говорить то, что он не в силах слушать?

Особенно когда ей самой есть что объяснять…

«Почему ты оставила Сумну? Как долго прячешься от меня? Как долго?»

Но прежде чем Ахкеймион смог хоть что-то сказать, Эсменет резко развернулась и направилась к костру, вокруг которого сидели женщины с раскрашенными лицами – другие проститутки.