Стены у него такие, что пришлось до хруста запрокинуть голову, чтобы увидеть утыканные пушками бойницы, а в стрельчатые ворота, казалось, без труда заплывет пароход. Но корабли если и были, то исключительно воздушные, но не дирижабли, а вполне обычные парусники – только летающие.

Рядом с нами пролегала железка, по которой с черепашьей скоростью полз пассажирский состав. И тащил его не паровоз, а русская каменная печь на колесах, развернутая зевом к вагонам. Кочегар жевал потухшую цигарку и время от времени подбрасывал в огонь березовые поленца, которых вполне хватало, чтобы создавать весьма некислое усилие.

Однако кое-кому из пассажиров его оказалось мало. Тучный господин выглянул из окна тамбура и попросил ускориться, на что мужик лишь развел руками:

– Прошу простить, ваше благородие. Идем на полном ходу.

Боярин чертыхнулся и развернул перед дверью пестрый ковер. Вопреки всем законам физики, тот не упал, а завис параллельно движению. Торопливый дворянин сел на него, взялся за некое подобие вожжей по краям и влетел прямиком в ворота. Где едва не столкнулся с пожилой леди в черном платье, что летела по своим делам в ступе и управляла оной с помощью помела.

Это сказка? Это сон?

Телега остановилась у полосатого шлагбаума. К нам подошел городовой в темно-синем кителе и фуражке с золотой звездой вместо кокарды. Но как подсказала память, коммунизмом тут и не пахло, а золотая звезда считалась символом магии и тайных знаний. Что немудрено, ведь это пентаграмма.

На поясе у стражника висели сабля и кобура с револьвером, а в руках он держал планшет и грифель.

– Куда путь держим? – строго произнес молодой усач.

– Да на рынок, куда же еще, ваше благородие.

– Что везем?

– Молоко да масло. Все свежее, токмо сбитое.

– Пошлина – пятак.

– Пятак? – возмутился возница. – На прошлой неделе же полушка была!

– А на позапрошлой – четвертушка! Так если хочешь меньше платить – в позапрошлую неделю и езжай. А нынче – пять копеек. Инфлянция.

Старик ругнулся под нос, но все равно полез в мошну. Городовой тут же переключил внимание на меня:

– А вы чьих будете, господин хороший? И почто в таком виде в Китеж собрались?

Я спрыгнул с козел и тихо произнес:

– Меня зовут Савелий Раков. Мой дом сожгли, сестру и мать убили. Мне нужна помощь.

– Раков? – мужчина нахмурился. – Из Дружины, что ли?

Я понятия не имел, о какой дружине шла речь, а на раскопки в памяти не было времени. Поэтому на всякий случай уточнил:

– Мой отец – Сергей Александрович, граф.

– Пройдемте.

Усач отвел меня в сторожку – крохотное помещение с кордегардией, к которому, собственно, и крепился шлагбаум. Усадив меня на единственный стул, городовой достал из нагрудного кармана небольшое прямоугольное зеркальце в черной оправе и поднес ко рту.

– Урядник Николай Остров вызывает есаула Арсения Астафьева. Сообщение крайней важности.

Через несколько секунд в зеркальце отразилось пожилое лицо с подкрученными седыми усами.

– Что стряслось? Афонька отказался пятак платить?

– Никак нет, ваше благородие. Все гораздо страшнее.

Полчаса спустя я сидел в просторном помещении на верхнем ярусе сторожевой башни и в третий раз пересказывал историю своих злоключений. Есаул уже связался с местной стражей, чтобы те отправили людей и обыскали руины, а теперь пытался узнать как можно больше подробностей. Но я говорил лишь о том, что видел сам, а в остальных случаях ссылался на амнезию.

– По голове мне дали крепко, ваше благородие. Да не дубинкой, а волшбой. Мозги – что кисель. Коль больше бы знал – разве стал бы утаивать? – ответил, старательно подражая малость устаревшему, но все еще понятному языку.