– Да я заметила, что тебя тянет на всякую диковину. Пошли, посмотрим, что нам досталось.

Трофеев нашлось немного, несмотря на то, что изба оказалась заперта изнутри. Пришлось повозиться с проржавевшими петлями и поворотным механизмом, но по итогу мы увидели окованную железом топку, столик с двумя лавками и пульт управления, за которым сидел скелет в обрывках кожаного доспеха.

На задней части бронированного листа виднелся полуистлевший пергамент с портретом светловолосого юноши, рядом на стенке висел дощатый ящик с разбитыми бутылками и комком марли – наверное, аптечка. Из глазницы пилота торчала стрела – очевидно, какой-то стрелец-удалец умудрился поразить ведьму через смотровую щель.

Несмотря на прошедшие годы, остов все еще сжимал в пальцах длинный узкий туесок с обрывками влажных берестяных трубочек. Судя по всему, после ранения девушка потянулась не за бинтами и снадобьями, а за этим пеналом, где хранились короткие, словно телеграммы, письма от любимого. Я кое-как развернул несколько грамот – в общем и целом все послания были примерного одного содержания:

«Отступаем, но не сдаемся. Цел и невредим. Люблю».

– Поэтому она не упокоилась? – спросил, с чавканьем ломая письмо за письмом.

– Наверное, - Яра звенела склянками. – Живой воды нет, мертвая разбилась. Досадно. Что ты там роешься в этих писульках? Выбрось.

– Я ищу имя.

– Боги… - спутница закатила глаза. – Еще скажи, что втюрился в духа.

– Нет. Просто хочу похоронить ее как положено.

– Время еще тратить…

– Варвара… - я нашел самое первое – и самое объемное послание, где Анзул рассказывал о своем переводе в абордажную пехоту. – Ее звали Варвара.

– Теперь тебе легче?

– Еще нет.

Я взял с лавки чудом сохранившийся рулон простыни и укутал в него скелет.

– Да уж… – Яра сняла с крючка выцветший рушник, и тот расползся надвое, как мокрая бумага. – Простыня уцелела, а самобранке конец.

Я вынес труп и бережно положил на землю недалеко от его последнего пристанища. Поднял ладонь, и с пальцев сей же миг сорвалось пламя – без сбоев, споров и возмущений. И среди рыжих огоньков блеснули темно-фиолетовые сполохи, словно в меду размешали каплю черничного варенья. Тьма повиновалась моей воле и ответила в полную силу, а воля была чрезвычайно крепка в тот момент.

– Почему вы воевали? – спросил, глядя как колдовской огонь без остатка пожирает кости.

– Так испокон веков повелось, - девушка скрестила руки на груди. – Помнишь былины? В одних нечисть невест крала да людей обижала. В других богатырь ехал-ехал, ехал-ехал, видит – чудище в пещере сидит. Ну и отрубил ему голову – зря, что ли, столько скакал? А потом слово за слово и пошло-поехало. Где наши набегут, где ваши ответят, и наоборот. Но однажды светлые решили избавиться от нас раз и навсегда – уж не знаю, что их сподвигло. Долго сбирали силы, изобрели невиданные машины и нахлынули, как половодье. Много тогда с обеих сторон полегло, - полудница обвела истерзанную землю широким жестом. – Таких полей по всей империи – тьма. А когда поняли, что никому не одержать верха и бойцы скоро закончатся, решили пойти на перемирие. И что-то подсказывает, осталось ему недолго.

Яра угрюмо посмотрела на потемневший от скорой грозы окоем.

– Воробьиная ночь? – догадался я.

Напряженный кивок.

– Что это?

– Представь самую страшную бурю в своей жизни. Вот это – нечто подобное, только колдовское. Безудержный волшебный смерч, от которого срывает не крыши, а умы.

Я усмехнулся, представив, как забавно прозвучал бы каламбур, знай подруга современный жаргон.