Но лицо Предславы привлекало Логи-Хакона куда больше, чем ее украшения. Свою сестру Мальфрид он совершенно не помнил: когда она уехала из родного дома, чтобы стать княгиней в Киеве, он был трехлетним мальчиком. Ожидая встречи с племянницей, он надеялся через нее познакомиться с давно умершей сестрой, которая поневоле так сильно изменила судьбу потомков Харальда Боезуба в Гардах. Вид ее не привел ему на память никого из знакомых родичей, но трудно было отделаться от мысли, будто эта женщина, всего лет на пять его моложе, и есть его сестра Мальфрид. А ее нарядные сын и дочка – его племянники.

Предслава улыбнулась, встретив его взгляд, явно смущенная, но потом ее улыбка стала шире, по лицу разлилась радость. Логи-Хакон с трудом заставил себя оторвать от нее глаза: ему надлежало сперва обратиться к мужчинам-князьям, но в душе он послал их обоих к велсам – ему хотелось говорить только с ней.

– Здоровы будьте, князья древлянские и мужи нарочитые, а также все люди добрые! Это Якун, Улебов сын, Ингоря киевского брат! – Сигге, выйдя вперед, указал на гостя. – Пришел поклониться князьям и богам земли древлянской.

– Будь здоров и благополучен на нашей земле, Якун Улебович, – князь Володислав приветственно наклонил голову.

– Здоровы будьте и вы, мужи древлянские, – Логи-Хакон учтиво кивнул. – Прошу у вас гостеприимства, у богов ваших защиты.

Он сделал знак, и Ауки, самый молодой из его хирдманов, вынес корзину. Поочередно вынимая оттуда, Логи-Хакон возложил к подножию каждого идола по караваю хлеба и по цветочному венку, а потом указал на барана, которого купил у Свенгельда и которого привели позади дружины:

– А это дар мой богам и всем людям древлянским.

По знаку мужа Предслава сделала три шага навстречу гостю и протянула рог – чуть меньше того, из которого он пил при входе в гридницу Свенгельда, как он мысленно отметил. Но ее взволнованный и радостный взгляд ласкал сердце: впервые со времени приезда в Деревлянь Логи-Хакон ощутил, что кто-то здесь по-настоящему ему рад!

Назавтра Соколина явилась ко мне с утра пораньше – мы заранее сговорились идти собирать «заячью кровь»[4], чтобы красить пасмы[5], – и мы с ней обхохотались, вспоминая пир.

– Тебя муж вчера не прибил? – с порога воскликнула она, убедившись, что Володислава в избе нет.

– Прибил? – Я поднялась ей навстречу.

– Этот так на тебя таращился, я уж думала, влюбился!

– Кто – этот? Ты про Хакона? – сообразила я. – Очнись! Он мой родной дядя, брат моей матери! У них на севере это называется «модурбродир».

Я засмеялась, вспоминая свое давешнее бегство, и Соколина тоже засмеялась – как-то лихорадочно, хотя тем днем могла бы гордиться. Не то что я, трусиха!

– А кто не знает, что он твой дядя, так точно бы подумал: все, втрескался мужик, хочет жену у князя молодого умыкнуть!

– Да ну тебя! – махнула я рукой, но, кажется, покраснела слегка.

Еще вчера, когда я подносила Хакону рог в святилище, он взял его и шепнул так, чтобы никто больше не слышал:

– Ты и есть моя племянница Предслава? Не может быть!

– Почему не может? – шепнула я в ответ, сама дивясь, с какой легкостью вступаю в тайную беседу с тем, от кого на днях убегала, будто от злого волка. – Я не похожа на мать, это правда…

– Я совсем не помню Мальфрид. Но ты ведь моложе меня совсем ненамного. И у тебя есть дети, а я… – Логи-Хакон засмеялся, – я еще слишком молод, чтобы зваться дедом! Нет, лучше будь моей сестрой.

Долго разговаривать мы не могли: он вернул мне рог, а Маломир с двумя старейшинами-жрецами принялся резать барана. Я отошла назад к Володиславу и детям с бьющимся сердцем и пылающим лицом. Мне так давно не случалось видеть родичей, к тому же незнакомых! А Хакон был бы братом на зависть всем на свете: даже в святилище перед ликами богов он в своем красном кафтане – уже другом! – не потерялся и выглядел вполне достойным их собратом. Будто Хорс – у полян так называют солнце.