Начать придётся с очевидного: возможности дипломатического разрешения кризиса в Донбассе к началу 2022 года были, по сути, исчерпаны. Москва настаивала на выполнении Киевом Минских соглашений. Однако как на Украине, так и в Вашингтоне и европейских столицах исходили из того, что эти соглашения были навязаны под дулом пистолета. Для России же «Минск» отражал необходимый минимум политических успехов на Украине.

Между тем Киев никогда не скрывал, что перемирие ему навязано и при возможности решить проблему силой оружия она будет решена силой оружия. С 2015 года ВСУ добились огромного прогресса в развитии своей мощи. Хотя линия фронта стояла на месте, баланс боевых возможностей и потерь постоянно менялся – и не в пользу ополчения республик Донбасса. Украина владела инициативой, а потери – и военные, и гражданские – на стороне республик к концу «минской эпохи» кратно превышали таковые по украинскую сторону линии фронта.

При этом существовал проект размещения в Донбассе международного миротворческого контингента. Любопытно, что автором идеи выступил не кто иной, как Владимир Путин. 5 сентября 2017 года в китайском Сямэне на саммите стран БРИКС Путин заявил, что было бы уместно провести разведение сил сторон и ввод на линию разграничения «миротворцев ООН, даже, можно сказать, не миротворцев, а тех людей, которые обеспечивают безопасность миссии ОБСЕ».

Москва сделала ряд важных оговорок. С её точки зрения ключевым вопросом было размещение миротворцев только на линии фронта. Причина, по которой президент России настаивал именно на таком условии, очевидна. Взаимное недоверие существовало не только между Москвой и Киевом, но и между Москвой и Брюсселем и Вашингтоном. С точки зрения российских властей размещение миротворцев в глубине Луганской и Донецкой республик, а тем более – их появление на границе России и ЛДНР могло привести к тому, что эти миротворцы попросту начнут подыгрывать Украине. Имелись ли у Кремля основания не доверять западным лидерам и миротворцам? Безусловно, да. Перед глазами у российских лидеров, конечно, стоял пример конфликта на Балканах. Некоторые истории в рамках этого противостояния до боли напоминали события в Донбассе.

Здесь придётся совершить небольшой экскурс в историю. В 1991 году, на фоне выхода Хорватии из состава Югославии, хорватские сербы подняли восстание и провозгласили Республику Сербская Краина, которая требовала отделения уже от Хорватии. Осенью 1991 года лидеры Сербии и Хорватии подписали соглашение о прекращении огня и вводе миротворцев в спорную зону. Период прекращения огня хорваты использовали для наращивания сил при помощи западных инструкторов, вооружения, поставляемого им в обход официального эмбарго и собственных усилий. В 1995 году Хорватия провела две коротких интенсивных операции – «Молния» и «Буря», в результате которых Сербская Краина была уничтожена, её вооружённые формирования разгромлены, а сербское население почти поголовно бежало. Миротворческие контингенты не сделали для предотвращения нового обострения, по сути, ничего; реакция международного сообщества была вялой и скорее прохорватской. Позднее практически всё политическое и военное руководство Сербской Краины было осуждено в Гааге за разнообразные военные преступления (хорваты отделались за аналогичные по размаху и характеру деяния несколькими севшими в тюрьму офицерами армии и полиции).

Разумеется, эта история была знакома российской политической элите, и аналогии бросались в глаза. Поэтому для России миротворцы могли стать только частью архитектуры будущего мира. Ключевой гарантией для недопущения разгрома Донецкой и Луганской республик могла стать только постоянная возможность поддержки из России, о чём было бы невозможно говорить, если бы миротворцы разместились не только на линии разграничения.