– У меня есть кинжал.

– Достань его. И положи подальше.

Хью повиновался, воткнув кинжал в ствол сломанного дерева, росшего вдали от дуба. Поэт говорил так мягко, что не хотелось ни возражать, ни противиться.

– Завтра, – сказал О’Махон, когда Хью снова сел рядом с ним, – ты едешь в Англию.

– Да.

Хью было стыдно в этом признаться, хотя от него ничего не зависело, но ему даже слышать это название было неприятно.

– Очень хорошо, что ты пришел сюда. Потому что… кое‐кто хотел бы пожелать тебе доброго пути. И дать тебе наказ. И обещание.

Поэт не улыбался. Его лицо под реденькой жидкой бородой было спокойным и сдержанным. Глаза с бельмами, будто налитые разбавленным молоком, казались не столько слепыми, сколько бессмысленными, как у младенца.

– У тебя за спиной – продолжал поэт, и Хью быстро оглянулся, – находится бывший старинный погреб, в котором живет тот, который сейчас появится. Но разговаривать с ним не нужно.

Впадина была темной. Любые бугры, которые, казалось, едва передвигаются в темноте, могли обернуться этим существом.

– Из-под того бугра, – О’Махон уверенно показал, хотя и не видел широкого древнего кургана, словно кит, мрачно плывущего над белой массой тумана, – сейчас явится некий принц, и с ним тоже разговаривать не нужно.

Сердечко Хью съежилось в тугой комок и бешено забилось. Он хотел произнести «сидхе», но не мог сказать ни слова.

Он водил глазами с ложбины на курган и обратно, и вдруг во впадине у какой‐то кочки, темнее остальных, выросли руки, кисти, и она медленно, терпеливо вырывалась из земли. Потом впереди Хью раздался звук, будто топало огромное животное, и, повернувшись, он увидел, как из темноты к нему направляется бесформенное бугристое нечто, похожее на огромный развевающийся плащ, или быстрое гребное судно с черным парусом, или несущуюся в панике лошадь в попоне.

По спине Хью поползли мурашки. Он вновь обернулся на звук сзади и увидел сурового черного карлика, полностью вылезшего из земли. Тот пристально посмотрел на Хью блестящими глазами и заковылял к нему, пошатываясь под тяжестью черного сундука в жилистых, кряжистых руках.

Вблизи ухнул филин. Хью повернул голову и увидел совершенно белую птицу, скользящую в небе перед быстро приближавшимся принцем. Хью не удавалось разглядеть ни всадника, ни коня, казалось лишь, что они огромны и как бы составляют единое целое. Постепенно он рассмотрел серые руки с поводьями и золотой венец на голове, на уровне бровей.

Белый филин пролетел над мальчиком и, тихо забив крыльями, сел на ветку расколотого дуба.

Сзади раздался грохот, похожий на раскаты грома. Черный карлик опустил свою ношу на землю. Теперь он свирепо смотрел на принца и медленно качал головой. Его огромная черная шляпа была похожа на кочку, покрытую травой, но на ней трепетало изящное снежно-белое перо.

О’Махон неподвижно сидел рядом с Хью, сложив руки на коленях, но поднял голову, когда принц вынул меч.

Казалось, невидимая рука умело играла полоской лунного света без рукояти, без острия, но это, несомненно, был меч. Принц был в ярости – это тоже было ясно. Он властно ткнул мечом в сторону карлика, который пронзительно взвизгнул, словно от налетевшей бури заскрипели ветви деревьев. Человечек затопал ногами, но, всячески сопротивляясь, все же открыл крышку сундука.

Внутри, кроме беспросветной тьмы, ничего не было видно. Человек запустил в сундук руку и что‐то достал. Потом, неохотно приблизившись, протянул это Хью. Мальчик принял обжигающе холодный дар.

Сзади щелкнул тяжелый плащ, Хью обернулся на звук, но принц уже растворился в темноте. С его исчезновением пропала эта неистовая громада. Филин степенно улетел за ним, обронив белое перо, которое покружилось зигзагами и опустилось перед Хью. За спиной мальчика в темноте блеснул сердитыми глазами черный бугор и исчез. Впереди над полями в серебристой траве низко пролетела коричневая сова в поисках мышей.