Эмма была вынуждена с ним согласиться. Даже сейчас, стоя в непосредственной близости от того места, где обрывался след, она в упор не наблюдала блондина. Заметив, что Эмма притормозила, Сеймас схватил ее сзади за шлевку форменных брюк.

– Тш-ш-ш, малыш. А теперь вспоминаем, что у нас командная работа, – едва слышно сказал он и хитро подмигнул Эмме. – Ты показываешь, где он, а я достаю засранца.

Улыбка на лице СС говорила, что это своего рода игра, и Эмма неожиданно почувствовала прилив радости и желание поддержать эту военную забаву. Знаками и взглядами она обозначила точное местоположение Кироса. Они, якобы продолжая поиски, стали обходить его укрытие, и когда уже миновали его, Сейм развернулся и совершил один из этих своих нечеловеческих прыжков, так восхищавших и шокировавших Эмму. И снова ей оставалось только наблюдать пару секунд череду движений, уловить каждое из которых ее зрение было просто не в состоянии. А затем клубок из тел замер, и она увидела торжествующе ухмыляющегося Сеймаса, восседавшего на туго спеленутом собственной маскировочной тканью Киросе.

– Вы попались, боец Кирос! – со смехом сказал лейтенант.

– Слезь с меня, мастодонтище! – придушенно возмущался Кир. – Что, нельзя было просто сказать, что нашли? Чуть ребра не треснули!

Несмотря на гневные вопли, Эмма видела, что Кирос тоже готов рассмеяться. Сейм слез с него и помог выпутаться из ловушки. Эмма, наблюдая за ними, вдруг почувствовала, как адреналин от поиска покидает тело, и тут же вернулись с удвоенной силой и боль в животе и пояснице, и тошнота. Как она ни старалась удержаться, ее согнуло и, только она успела метнуться на пару шагов дальше, вывернуло наизнанку. Сейм оказался рядом, едва подогнувшиеся колени девушки коснулись земли. Его сильная рука обхватила содрогающийся спазмами живот Эммы, не давая рухнуть окончательно. От этих судорог боль внизу живота стала просто нестерпимой. Хотелось сжать зубы, чтобы удержать рвущийся на свободу вопль. Но упорно выталкивающий содержимое желудок явно не был намерен ей этого позволить. Девушка сдавленно застонала.

– А я говорил, что ты хреново выглядишь! – как сквозь пелену донесся голос Кироса, а к мучениям физическим добавился еще и удушливый стыд.

– Уходите! – прерывисто выдавила из себя Эмма.

– Да счас! – фыркнул Кирос. – Думаешь, мы никогда блюющих девушек не видали.

– Джимми, скажи мне, что с тобой? – Сеймас прижался к ней сзади, удерживая ее, и Эмма ощущала его резкое от беспокойства дыхание между своих лопаток.

– Ну, пожалуйста! – заскулила она, давясь тошнотой и стыдом. – Оставьте меня одну.

– Забудь! – жестко сказал Сейм.

– Командир, давай я в санчасть метнусь? – спросил Кир, тоже игнорируя просьбу Эммы.

– Нет! – рявкнул лейтенант. – Вот как раз с этим погоди. Джимми, я сейчас тебя в комнату отнесу. Ты как?

Девушка, смирившись с тем, что наедине с собственной болью и унижением ее не оставят, прислушалась к своему трясущемуся и покрытому испариной телу. Похоже, что в желудке ничего не осталось, и там наступило затишье.

– Я сама пойду! – Она выпрямилась, но в голове поплыло, и она вынуждена была снова привалиться к Сейму.

– Да ты чего дергаешься-то? – Кирос чем-то вытер ее потное лицо.

– Я не хочу, чтобы вы видели. Мне стыдно! – призналась Эмма, закрывая глаза, перед которыми все бешено вращалось.

– А мне не стыдно было, когда я голышом перед тобой светился? – возразил Сейм.– Ничего, стерпел, и ты потерпишь.

Лейтенант развернул девушку к себе и поднял на руки. Быстрым шагом он двинулся к зданию казармы. Эмма смотрела снизу на мужчину и видела, как гневно прищурены его глаза, и челюсти сжаты так, что желваки выпирали, придавая еще большей жесткости резким чертам его лица. На мощной шее и посреди лба бешено пульсировали вздутые вены. Но при этом руки, способные крушить все вокруг, держали с поразительной бережностью и нежностью. Даря не только помощь и опору. Наполняя ее чувством безопасности и уверенности в том, что он будет рядом. Такой, что, однажды родившись и напитавшись настоящим доверием, не покидает уже никогда. Все это вместе дарит бесценное знание – сильнее разума и логики, не поддающееся осмыслению. Знание о том, что именно этот человек – единственный, рожденный только для тебя. Тело было словно ватным, разум – будто пьяным и не способным удержать глупый язык неподвижным.