— Поздно, — мой тихий, жестокий своим равнодушием голос едва доносится до моих ушей. — Забудь. Всё прошло. И уже не склеить.

Я смотрю на его потрясенный взгляд, вижу, как бессильно падают с моих плеч его руки и слышу как он захлёбывается собственным коротким вдохом. Я бросаю на него последний взгляд, полный убитого холодного спокойствия, а затем разворачиваюсь на каблуках и ухожу.

— Ким. Кимберли, постой! — в отчаянии зовет меня Кейн и я, рывком открыв дверь вовнутрь, резко и неожиданно застываю.

13. 13

Кимберли стоит без движения.

Мои лёгкие застывают, удары сердца резко сокращаются, кровь становится вязкой и тягучей, как время, вырвавшееся из плена секунд, минут и часов.

Вид замершей Ким, ее неглубокое частое дыхание и легкая дрожь в руках — верный признак того, что она не собирается уходить. Что-то заставило ее передумать, что-то поистине для нее шокирующее, и это явно не моя отчаянная мольба. Я смотрю на ее ошеломленный вид, на сковавшее тело ледяное оцепенение, я не вижу её глаза, они направлены вперёд, но почему-то четко ощущаю исходящее от них оцепенение, и понимаю, что остановилась она вовсе не из-за меня.

— Оливия, — шелестит Ким одними губами.

Она срывается с места, я бесшумно прохожу вперёд, опираюсь на дверную раму между стенным косяком и белой дверью и молча наблюдаю за ними.

— Кимберли? — голос малышки такой невинный и доверчивый, разносится по округе, как шелест листьев. Мне заметно как Оливия сильно впивается пальцами в мишку, — она всегда так делает, когда ей страшно или больно.

Кимберли опускается на корточки, ее сумка спадает с плеча, касаясь пола, но она не замечает этого. Она гладит Оливию по плечам, лихорадочно касается ее щек и волос, так словно видя перед собой целую и невредимую малышку, она не верит, что так оно и есть на самом деле.

— Девочка моя, — ласково шелестит Ким и сколько же боли в ее словах. Она тянется вперёд и крепко обнимает мою сестрёнку. Ей этого не заметно, но я прекрасно вижу, как по лицу Оливии проходит гримаска боли, она примружив глаза, глубоко вдыхает и делает то, что я уверен, окончательно разбивает Кимберли сердце. Она отталкивает Ким от себя, выпуская ведмедя из рук, ее глаза округляются, из горла исходит сдавленный всхлип, а затем она убегает.
Кимберли прослеживает за ней взглядом, то как за Оливией яростно захлопывается межкомнатная дверь, поднимает плюшевого ведмедя, сжимая его пальцами и тоскливо смотрит ей вслед.

— Она обижена, — я подаю голос тихо, рассматривая идеально ровную, без ни одного изъяна спину. — Думает, что ты предала меня. И её.

Последние слова застревают в горле осевшим от пламени пеплом. Я вижу, как изящная спина Кимберли напрягается, как она выравнивается и смотрит вперёд, не выпуская из рук ведмедя.

— Ты сказал ей об этом, — голос ее суровый.

— Нет, — я мотаю головой, хотя Кимберли этого не видит. — Я сказал, что ты выбрала другого. Остальное она сама додумала.

Пару секунд мы стоим без движения, тут Ким оборачивается ко мне с мишкой в руках и в глазах её я вижу что-то, что перехватывает у меня дыхание. Она подходит ко мне, отдает ведмежонка, натянуто улыбнусь кончиками губ, смотрит полными грусти глазами и идёт прочь. Я резко ее останавливаю.

— Ким, — я хватаю ее ладонь и тяну к себе. — Я же не отпущу тебя больше, — я шепчу, резко оказываясь очень близко. — Я лучше сгорю заживо, пущу себе пулю в лоб. Я тут, Кимберли, и я никуда не уйду. Тебе стоит только позвать.

Я наклоняюсь к ней, в отчаянии обхватываю ладонями щеки.

— Ким, — ловлю губами ее слёзы, мой голос тут же ломается и на уровне сердца начинает расползаться рваная дыра, на месте которой образовалась бездонная воронка.