– Неплохо. Но сходишь к тому, к кому я тебя отправлю.

Острый взгляд рубит все мои претензии на корню. Я лишь захлебываюсь гневными заявлениями, но молча принимаю его условия.

Дарю кислую улыбку, показывая свое поражение, и Исхаков удовлетворенно целует меня в лоб.

Пока Демид снова идет в душ – чистюля – я размашисто шагаю на кухню, неприятно ударившись о косяк, и трясущимися руками наливаю себе воду из фильтра. Пью большими глотками, словно в желудке пожар и мне немедленно нужно его погасить.

Со стуком ставлю пустой стакан на столешницу. А хотелось бы кинуть его в стену и увидеть крошечную стеклянную пыль у своих ног.

Ненавижу. Всем сердцем ненавижу этого зверя!

Взгляд цепляет стопку с письмами. Вчера ее здесь не было. Наверное, утром переложил, но так и не убрал.

Прислушиваюсь к шуму воды. Исхаков намывается. Или от меня отмывается. Что не может не огорчать.

И я беру в руки всю эту стопку и судорожно перебираю входящие письма.

Платежи, реклама банков, каталоги какие-то, спам… Уже собиралась сложить все как было, как натыкаюсь на обычный белый конверт с надписью шариковой ручкой.

Сердце пропустило несколько десятков ударов перед тем, как забиться вновь.

Желчь густым потоком заволакивает язык и гортань. Не получается ни вдохнуть, ни слова сказать.

Воспоминания бурным вихрем полились из сознания, и перед моими глазами вновь то зловонное, темное помещение, где я провела несколько дней. Одна. В страхе. Диком, первобытном, связывающем намертво.

“Рою”

Было написано небрежно, как-то вслепую, что ль.

Пальцы горят от соприкосновения с белой бумагой. Откидываю от себя как заразу и перекладываю ладонь на грудь. Сердце отчаянно шпарит своими ударами.

– Ты что делаешь? – слышится справа от меня грозным рыком. Его обычно издает пес перед нападением.

* * *

Пятнадцать лет назад

Маленькая девочка семи лет сидела на старом, влажном от сырости матрасе, подтянув колени к подбородку. Она дрожала всем телом. В подвале было темно, скверно пахло и не было ничего вокруг.

– И долго нам тут торчать? – кто-то басил сверху.

Стены были очень тонкими, и девочка могла все слышать, что творилось наверху. В моменты громкого ржача или тяжелых шагов с потолка сыпалась штукатурка. Или что это? Маленькая Маша не имела понятия.

– Хуй знает. Как Рой решит, – другой голос. Не такой низкий, но тоже противный.

Сейчас любой голос будет звучать мерзко, кроме голоса мамы или папы. Они наверняка волнуются и уже начали ее искать.

Маша ждала водители, чтобы тот забрал ее из школы. Но машина так и не появлялась из-за угла. Всех детей уже увели родители. Только Маша Рейнхардт крутилась на воротах школы и скучала.

Спустя пять минут черный минивен с заляпанными номерами ворвался на территорию и затолкал ничего не понимающую девочку внутрь. А через полчаса грубо высадил ее у заброшенного двухэтажного дома. Маша такие ни разу не видела. Ни в фильмах, ни в книжках.

Ее толкнули в подвал этого дома и громко захлопнули металлическую дверь.

Слез еще не было. Только ужас, который парализовывал.

Маша училась в первом классе престижной гимназии. Ее отец – Герман Рейнхардт – владелец крупной нефтеперерабатывающей компании имел немало врагов. И единственная наследница уже поняла – ее похитили.

– Девчонку заперли? – третий голос. Хриплый, как после болезни. Или он страдал туберкулезом, что тоже не есть хорошо.

– Заперли. Да куда она денется?

– Надо четко следовать инструкции. Рой узнает, шею свернет. Оно тебе надо?

Дикий ржач проносится по небольшому подвалу, как раскат грома. Пугает. Белая хрень сыплется с потолка, и в воздухе сильнее пахнет сыростью и плесенью. Наверняка в этот подвал не заходили несколько десятков лет.