– Мистиша! – Лют пробрался сквозь обычную толпу и наклонился к уху старшего брата. – Ты должен это увидеть сам!

– Что – это?

Дальше Лют зашептал ему в самое ухо, но, слушая его, Мистина и сам переменился в лице. Взгляд его устремился через гридницу к дочери, и у Витляны сердце покатилось куда-то вниз, хотя вины она ровно никакой за собою не ведала…

Богатый Вуефастов двор на Олеговой горе издали бросался в глаза – перед ним собралась толпа. Люди толковали меж собой вполголоса, оглядывались на запертые ворота, но внутрь не рвались. При виде едущего вскачь по улице воеводы с двумя бережатыми разбежались в стороны. Не сходя с коня, хирдман постучал в ворота обухом секиры, крикнул: «Мстислав Свенельдич!» – ворота раскрылись, трое всадников проехали во двор. Любопытные кияне устремились вперед, чтобы заглянуть во двор, но ворота вновь закрылись, едва не прищемив кое-кому головы.

Во дворе вроде бы все было спокойно – никаких следов беспорядка, только как-то тихо. Челядь попряталась. Мистина соскочил с коня у крыльца просторной хозяйской избы и вошел.

Внутри ему навстречу поднялся сам Вуефаст.

– Слыхал, какая у нас хрень творится? – рявкнул он, позабыв степенную повадку важного боярина и вспомнив привычки своей дружинной юности среди хирдманов Хельги Хитрого, иначе – Олега Вещего.

– Слыхал, глядь, – с тихой яростью ответил Мистина. – Показывай.

Вуефаст сам вышел с ним назад во двор и остановился, спустившись с крыльца.

– Вон оно, понеси его лихой…

Мистина увидел перевернутое корыто. Обычное корыто, сейчас оно имело какой-то погребальный вид. Вуефаст сделал знак челяди, и кто-то из его отроков, кривясь, подцепил корыто палкой и перевернул.

На земле лежало нечто… черно-бурая кучка не пойми чего.

– Это что за дерьмо? – осведомился Мистина, по виду почти спокойно.

– Ты приглядись.

Мистина сделал шаг и слегка наклонился, так, чтобы самому себе не загораживать свет.

Кучка оказалась составленной из двух высушенных жаб, сложенных спинка к спинке и проткнутых насквозь длинной занозистой щепкой, уже давно высохшей. Выглядело противно и угрожающе, и у Мистины легкий холодок пробежал по спине, несмотря на жаркий день.

Не так чтобы он сильно боялся колдовства. Само появление этих жаб ясно говорило: кто-то желает зла семье Вуефаста.

– Где нашли?

– А вот тут на крыльце, прямо под дверью. Хозяйка утром вышла – чуть не наступила. Крику было… Она говорит – это на остуду.

– Остуду? – Мистина перевел взгляд на Вуефаста.

– На разлад. Но едва ли я или баба моя… Это под сговор наш копают какие-то невидимцы. Как мы по рукам с тобой ударили, так оно и… Ты главное-то увидел?

– Что там главное?

– Эти гады вон во что завернуты были.

Вуефаст взял у челядина палку и показал нечто, лежащее возле жаб и сразу не замеченное. Полоска чего-то… бересты, ткани, кожи… В какой-то грязи…

– Я сам уж не вижу, а Гостята посмотрел молодыми глазами – там черты не простые. Не то руны, не то вроде того… заклятья какие.

Мистина вынул из ножен на поясе длинный ударный нож и его кончиком расправил полоску. Это не береста, а выделанная кожа… пергамент… и на нем… Мистина вглядывался, хмурясь. Какие-то значки, но не руны. Что-то они ему напоминали…

А когда он понял, что именно они ему напоминают, то холодок по хребту пробежал еще раз.

– Вот что мне… – Он поднял глаза на одного из своих бережатых, потом перевел на Вуефастову челядь. – Приведите мне Торлейва, Пестряныча-младшего.

– Пестрыны… – начал изумленный отрок.

– Бегом, глядь!

Когда чужой челядин передал повеление Мистины немедленно идти на Вуефастов двор, Торлейв сперва обрадовался законному поводу развеяться: толковать немцам хазарские слова ему уже досмерти надоело.