Ой, мамочки…

Я заскулила и шлепнулась обратно на диван, заставив «вертолет» восстать из праха. Володька перестал храпеть, шевельнулся, застонал в тон и попросил, не открывая глаз:

- Лер, водички принеси.

Потом приоткрыл один, второй… распахнул во всю ширь, таращась на меня. И сказал хрипло в три блока:

- Еб… твою… мать…

Ну да, Володя, ты удивишься, но у меня те же самые мысли.

Он сглотнул тяжело, закинул руки за голову, демонстрируя идеально выбритые подмышки, и уставился в потолок. А я не знала, что со мной случится раньше: то ли вырвет, то ли описаюсь. Вот только одежда вся разбросана кучками по полу. Конечно, смешно стесняться парня, с которым несколько часов назад занималась сексом, но… не хотелось, чтобы он на меня смотрел. Не в одеяло же заворачиваться.

К счастью, небеса услышали. Володька сел, нашарил на полу трусы, натянул, сверкнув накачанной задницей, и вышел. Разумеется, в туалет.

Проклятье!

Но я хотя бы смогла одеться. А заодно обнаружила на полу использованную резинку. Сереге, Витальке или Сашке весь мозг за такое выжрала бы, а тут только вздохнула с облегчением – одной попоболью меньше. Едва дождалась, пока кабинет освободится, потом надолго залипла в душе в надежде, что Володька за это время оденется и уйдет, но обломалась.

Он сидел за столом на кухне и мрачно пил растворимый кофе. Мент рядом хрустел сухим кормом.

- Я ему насыпал из пакета, - сказал Володька. – Так смотрел, что захотелось повеситься.

Это да, это он может. Если чего-то хочет, не мяукает, а пырится прямо в душу. Куда там рыжему из «Шрэка». Мертвого заставит сделать то, что ему нужно.

После объятий с унитазом стало полегче. Выпила залпом стакан воды, насыпала в бумажный фильтр молотого кофе, залила кипятком из термопота. Повисла тяжелая пауза.

- Как его зовут? – спросил Володька. Видимо, чтобы не молчать.

- Кота? Мент.

- Мент? Почему?

- Папа так назвал. Сказал, что у него хвост как гайцовая палочка.

Хвост и правда был в аккуратную полосочку – черную и белую. А сам серый. И морда протокольная… пока не начинал что-то клянчить.

- Может, ты есть хочешь? – кофе заварился, и я села с чашкой за стол.

- Ой, лучше не говори про еду.

Тогда, Вова, допивай и проваливай. И без тебя тошно. Во всех смыслах. Я понимаю, что тебе не лучше, а наверняка намного хуже, но… давай мы это переварим по отдельности. «Похмелье – штука тонкая»*, а похмелье после рухнувших отношений – тем более. Мы с тобой уже накосячили достаточно. Так, что смотреть друг на друга стыдно.

- Ален, прости, пожалуйста, - он уставился в чашку так, словно там всплыла подводная лодка. – Я… не знаю, как это получилось.

Омагад… Ровно так же, как и у всех прочих людей от сотворения мира. Штепсель в розетку – пошло электричество. Хотя ты, наверно, не об этом.

- Володь… Я ни хера не помню, но полагаю, мы оба этого хотели. Не изнасиловал же ты меня. Значит, в тот момент так было нужно. Все, вопрос закрыт. Тебе сейчас не об этом думать надо.

- Я тоже не помню, - Володька встал, включил воду и старательно вымыл чашку, удивив меня до глубины души. – Но все равно прости. Чувствую себя сволочью. Сначала вывалил все на тебя, а потом…

- Я же сказала, хватит, - меня снова стало мутить. – Проехали. Давай договоримся, что это фигня на наши отношения никак не повлияет. Ничего не было, ладно? Мы с тобой теперь фактически родственники. Наши родители поженятся, у нас скоро будет общий брат или сестра. Не хочу, чтобы что-то мешало.

- Спасибо, Алена, - он положил руки мне на плечи. – Если бы не ты вчера… Ладно. Все будет хорошо.