— Вкусная сучка. Интересно, ты везде такая вкусная?

Я ужом верчусь на кровати, пока он стаскивает с меня штаны.

— Нет, нет, давай поговорим, пожалуйста, не надо! — истошно кричу, а получается глухо, потому что в подушку.

Но ему плевать, он пальцы грубые между тесно сжатых бедер толкает, касается завитков и дергает.

— Волосы на пизде не люблю, придется убрать. Ну значит, лизать сегодня не буду.

— Ну так найди себе другую, — может, пронесет, может, он передумает.

— Хочу тебя, — шипит он, и я слышу звон ширинки. Пальцы протискиваются между ног, касаются складок. — Ну и че ты дергаешься, все равно же мокрая.

— Это просто физиология, отпусти, я правда не хочу. Я никому не скажу, что вы здесь были.

Есть хоть шанс это остановить, хоть вздохнуть, освободиться от чудовища?

— Пожалуйста, — последнее, наивное и такое сопливое.

— Да не ной, сосать тебе вчера понравилось, значит, и это понравится, — хмыкает он и раздвигает ягодицы, приставляет что-то твердое и горячее. Паника топит, я в ней захлебываюсь, кричу, но словно в пустоту.

— Нет, нет! А-А! — что-то огромное пытается разорвать меня на части. — Больно, больно, больно!

— Первый раз, говорят, всегда больно, — наваливается он сверху, теперь не давит на голову, за волосы пятерней берет, на себя тянет, продолжая заполнять меня, создавая внутри просто адскую боль, не обращая внимания на мои крики и мольбы. Берет честь грубо, жестоко, протискиваясь до самого конца под аккомпанемент моей истерики. — Пиздец туго. Сука…

Он часто дышит мне в затылок, пальцами размазывая слюни и слезы по лицу.

— Ну давай, малышка, расслабься.

— Да пошел ты, — внутри рождается гнев такой силы, что дышать больно. Меня словно изнутри сломали, взломали что-то дикое и плохое... Мир разделился на «до» и «после»… Его палка продолжала пульсировать внутри, продолжала держать меня в напряжении. И я молила только об одном, чтобы это кончилось. Чтобы он наконец ушел. А лучше сдох. Да, лучше бы сдох.

Дура, думала самое страшное позади. Но он вдруг начинает двигать своей палкой внутри меня. Это просто невыносимо, просто невозможно терпеть. А кричать в ладонь так неудобно. Он двигается резко, жестко, не жалея мое оскверненное тело. Вторгается в него снова и снова. Вламывается, пока я глотаю слезы. Часто дышит, что-то бормочет, я почти отключаюсь, не могу этого вынести.

— Эй, — он дергает меня за волосы. — А ну-ка не спать.

— Гори в аду, — только и отвечаю ему.

— Не знаю, малыш. В тебе настоящий рай и я планирую надолго в нем зависнуть, — даже не планирует тормозить, снова и снова причиняя мне острую боль. Она конечно уже не такая сильная, скорее становится фантомной, но ненависть и злость не дают ее отпустить. Я держу ее рядом, отгоняя все, даже самые смутные мысли, что это зверство может доставить мне удовольствие. И пусть он грудь трогает, пусть плечи целует. Не нужны мне эти пряники. И кнут его не нужен. Пусть себе в жопу засунет.

Он вдруг застывает, толкается глубже и ревет зверем, пока в меня прыскает его яд, густой, обжигающий. Я чувствую запах его пота, его спермы и понимаю, что меня сейчас стошнит.

Он слезает с меня, открывает окно и долго курит, пока я лежу и вздрагиваю от боли и унижения.

— Да не реви, словно корову проебала.

— Просто уходи. Пожалуйста.

— Пожалуйста… — усмехается он и садится рядом, кровать продавливает. — На меня эта хуйня никогда не действовала.

— Тогда убирайся! Свали отсюда на хуй! — вскакиваю на кровати и ору в его ужасное лицо. Правду говорят: за красотой может скрываться такая гниль, что тошнить будет. И вдруг я падаю на кровать, под тяжесть его ладони. Он меня ударил. Ударил по лицу.