Он медленно подходит ко мне, проводит большим пальцем по губе, нажимая и приоткрывая, ныряет первой фалангой, с голодом наблюдая за мной. За тем, как я обволакиваю губами палец, чуть втягиваю щёки, посасывая его, подаюсь вперёд, затягивая вторую фалангу и теряюсь в затянутых чернотой глазах.

- Я хочу, чтобы ты сделала тоже самое с членом, - надавливает на плечо, заставляет встать на колени и не прерывает зрительного контакта. – Давай, малыш. Сделай мне хорошо.

- Я никогда… - блею, упираясь глазами в перекрученную крупными венами дубину, не понимая с чего начать.

- Я научу, - шепчет, проходясь рукой по всей длине, освобождая блестящую от влаги головку. – Открой ротик. Шире… Да, малыш… Теперь соси… Пощекочи язычком… Да… Так…

    Я делаю всё, как он говорит, послушно покручиваю языком, втягиваю щёки, создавая вакуум, подаюсь головой вперёд, вбирая ещё чуть-чуть. Даня толкается сам, удерживая мою голову рукой, проталкивается глубже, и я чувствую рвотный позыв, вызванный проникновением в горло.

- Дыши, малыш… Носом дыши… Давай ещё разок… Расслабь горло… - Он двумя руками обхватывает за скулы, нежно пальцами стирает выступившие слёзы, и делает ещё толчок, удерживая и скользя ещё глубже. – Умничка, малыш… Давай ещё раз… Так… Да… Хорошо… Ещё раз…

    Я закрываю глаза, из которых продолжают стекать капли, собираясь в дорожки и сползая вниз, как недавно стекали по телу Данилы. Расслабляюсь и позволяю насаживать себя на член, мечтая, чтобы это быстрее кончилось. Мне не нравиться такое вторжение в горло, но я терплю, доставляя своему мужчине удовольствие. Терпеть приходиться долго. После двух заходов за утро Даня не скоро приходит к финалу, замучив меня до тошноты. Вишенкой на торте оказывается сперма, стекающая в глотку, выплёскивающаяся из носа, когда я начинаю кашлять.

- Всё хорошо, малыш. Ты справилась, - Дан поднимает меня на онемевшие ноги и притягивает к себе, гладя по спине и волосам, а я тихо плачу, стараясь делать это незаметно, и надеюсь, что такие радости он будет просить не часто.

    Он выпускает меня, и я, не спеша, иду в ванную комнату. Хочется припуститься на бег, но продолжаю сдерживать себя, гордо двигая в нужном направлении. Закрыв на щеколду дверь, пускаю воду и даю полную волю слезам. Саднит горло, во рту неприятный, горько-солёный вкус. Да, его, но всё равно неприятный. В груди распирает от обиды. Разве секс не должен приносить удовольствие обоим? Разве, когда плохо одному, называется сексом? В полном раздрае включаю душ, выдавливаю на щётку пасту, и с остервенением драю зубы, пока в плевке не закручивается кровь, пропадая размытой дорожкой в сливе.

    Из ванной выхожу успокоившись, убедив себя, что это норма. Все занимаются оральным сексом, Тошка рассказывала. Её парень напрашивается на минет каждый день. И ладно, мы делали это дома. Тошке приходится хуже. То в кинотеатре нагибает, то в машине, пока стоят в пробках, то в грязных, общественных туалетах. И ничего. Как-то привыкла.

    Данькины ругательства доносятся с кухни, вместе с запахом горелой яичницы, и я иду на этот шумный смрад. Помещение заволокло дымом, а Дан, стоя посередине в одних спортивных штанах, сбивает его деревянной лопаткой, с которой слетают куски бывшего обеда.

- Представляешь! Димыч, мудак, позвонил! И ведь, сука, отвлёкся всего на минутку, а тут такое! – кричит сквозь сизую дымку, думая, что мне плохо слышно.

- Окно открой! – кричу в его тональности. – И выключи, наконец, плиту под сковородой!

    Дан матерится, хватает горячую сковородку рукой и, с криком, бросает её в мойку, пуская воду и отпрыгивая от шипящей раковины, машет обожжённой рукой и, бубня очередные ругательства, открывает окно, а я смотрю на мою криворучку и вспоминаю мамины слова: «Все мальчики рождаются с милыми ручками. Просто с возрастом у кого-то они искривляются, а у кого-то сползают ниже поясницы. Будешь выходить замуж, не бери ни первый, ни второй вариант. Проверь, чтобы конечности произрастали из нужных мест».