Может быть, тот день, когда она решила, что больше никто и никогда не заставит её презирать саму себя, и был точкой отсчета? Нет, вряд ли.

***

Дома Мика укладывала вещи в сумку, мыла кисти, резала бумагу по формату папки и просто скакала по квартире под грохот «Раммштайна». За компанию с ней носилась ошалевшая спаниелиха Буська. Их шумное веселье прекратила вернувшаяся с работы мама.

Вдвоем они ещё раз проверили, все ли она взяла.

Тогда ей казалось, что самое главное — ничего не забыть.

***

Нет, не удалось им тогда уйти, как ни старались. Что их семеро против целой оравы грачей? На усталой лошади да в санях далеко ли уедешь? Оставалось уходить через лес, по снегу.

Кистень велел разделиться, местом сбора назначил дальнюю заимку. При себе оставил одного Павлуху — видать на его быстрые ноги и острый глаз надеялся. И поначалу казалось — отобьются. Ведь два револьвера и кистень даже против дюжины монахов — и то сила. Не учел одного, что к грачам присоединятся охотники с ружьями. Когда увидел мелькающие за стволами деревьев полушубки, только выругался злобно. А тут и первый выстрел прогремел.

Они бежали в сторону Мегжи, если удастся на тот берег уйти — ищи-свищи. Бежал Павлуха по-заячьи, то прямо, то, когда чуял, что сейчас стрельнут, прыгал в сторону. Валенки утопали в снегу, ноги заплетались, а пар изо рта оседал на бровях и редких отвислых усах. Впереди маячила спина Кистеня. Вот ведь силушка у атамана — словно никакой усталости не знает. Из-под шапки на лоб катился пот, заливал глаза. Павлуха смахивал его рукавицей, и боялся только одного — неужто отстанет? Кистень дожидаться не будет, тем более что золото-то у него!

От этой мысли сил у Павлухи словно прибавилось, он рванулся вперед, запнулся за что-то под снегом, и пропахал носом ближайший сугроб. Но тут же вскочил, обернулся. Монахи были уже близко.

В револьвере оставалось четыре патрона, два из которых он не пожалел — пули ушли в сторону упорно бегущих за ним черных фигур. Один монах покачнулся, остановился, держась за плечо, но не упал.

И тут громыхнуло справа — полыхнуло огнем из-за сосны. Павлуха пригнулся и побежал по хорошо заметным в снегу следам атамана. Только бы оторваться от погони и добежать до реки, там они спасутся. Не достанут их с берега из берданок, а по льду бежать куда легче, чем по снегу.

Стегнуло по лицу веткой, сорвало шапку, холодный воздух остужал лоб, так даже легче. А шапка, да ну её…

Кистень бежал ровно, ломился напрямик, словно лось, уже прикидывал, что к реке под откос можно и кубарем — так быстрее. Да только не дали.

И откуда тот рыжебородый охотник появился… Похоже, наперерез шел, на лыжах. Да с собаками. Те рванули вперед так, что успел Кистень выстрелить только три раза, одну лайку на месте уложил, прямо в ощеренную пасть попал, одну ранил, а две остальные налетели, И пока отмахивался, суя им в зубы локоть левой руки, охотник смог спокойно прицелиться.

От грохота Павлуха замер за кустами, вжимаясь в снег.

Всё, не бегать больше атаману — после заряда картечи в живот.

Собаки ещё рвали упавшего, рыча в исступлении, тянули полы полушубка. С перезаряженным ружьишком наизготовку охотник подкатил, цыкнул на них. Обученные кобели послушались, отпрянули. Прогремел ещё один выстрел — на всякий случай, уж больно велика была слава о живучести разбойников. Вдруг, да правда.

И только когда разжались пальцы, стискивающие рукоять кистеня, когда убедился рыжий, что перед ним мертвое тело, заметил, что собаки теребят кожаную торбу.

Павлуха боялся дышать — а ну как почуют псы. Тихо, очень тихо зарывался в снежный замет. Повезло ему до поры до времени — не учуяли.