– Уши надо мыть… – Хмыкает узкоглазый Кушкинбаев.

Мишка нисколько не обижается:

– Кстати, а кто они такие, эти самые паяцы?

– А хохмачи, вроде тебя…

– Ага, как наш старшина. И такие же горластые.

– Точно, наш старшина как р-рявкнет, пацаны, у меня сразу сердце бульк в пятки, и мурашки по коже.

– И штаны мокрые…

– Отвали, трепач.

– Сам трепач.

– Ребя, а кто видел, как он сегодня «склёпку» на турнике сделал и подъем силой, а? Здорово, да?

– Ага! Я как увидел, ну, думаю, все, писец турнику пришёл – вырвет сейчас все растяжки с корнем, и пи…ся наш бычара под аплодисменты на пол. Здорово было бы, да, мужики.

– Турник шалашом, и пол в щепки.

– Я бы посмеялся…

– И я бы…

– Он бы вам потом посмеялся…

– Это точно. Как пить дать.

– Слушайте, он, наверное, гимнаст в прошлом.

– Ты чё, какой гимнаст? Гимнасты же не такие. Ты глянь, какая у него шея, а бицепсы, а ноги… Он штангист или борец – точняк. – А может, боксер? Кулак у него – видали? Как вмажет в лобешник, мало не покажется.

– Вот гадство, не пришивается, – нервничает маленький Гриха. – Вторую иголку сломал. Что там, у погон внутри, резина что ли? – Ысс…

– И у меня не пролазит. Все пальцы, гадство, исколол. – Кривясь, жалуется Хохналидзе.

– Эй, слушай, какой Север? Север-то – на севере, – вдруг с запозданием реагирует Кушкинбаев, – а здесь – Дальний Восток. Ты карту помнишь? Холодно там, где живут белые медведи. А где живут тигры и коричневые медведи, там должно быть тепло, да? – продолжает допытываться «ученый сын степей».

– Ну, значит, будет тепло-о, – мечтательно соглашается Хохналидзе. – Слушай, когда тепло, это очень хорошо! Вот у нас в Тбилиси…

– Ха, гля, мужики, Вадька погон пришил, кривота-кривотой.

– Сам ты кривота. У себя посмотри. Еще ни один не пришил, – обижается Вадим.

– А мне всегда бабушка шила, – сообщает Пачкория.

– И я никогда не шил, и не гладил, и не стирал, – хвастает Вадим. – Нет, – вспоминает, – один раз стирал. – С сомнением рассматривает свою работу, косо пришитый погон. Вздыхает: – Пойти старшине показать, что-ли, может, пойдет? Не отрывать же…

– Ага, сходи. Пусть тебе наш папочка поможет пришить, – предусмотрительно съежившись, детским голосом пищит Гришка.

– Гриха, ты у меня щ-щас схлопочешь. – Коротко замахивается Вадик. – Прибью, хохмач липовый. – Но Гришка вовремя отскакивает на середину комнаты и, выкинув шинель обеими руками в сторону, как плащ тореадора замирает в позе коровьего убийцы. – А! Ну, ну… давай, давай, мычи! Мму-у!

Но Вадику сейчас похоже не до этого. Он, держа перед собой на вытянутых руках шинель раздумывает – нести или нет. А, махнул рукой, ничего вы не понимаете. Понёс-таки старшине свое творение.

В нашем армейском шитье, оказывается, есть одна тонкость. Её очень трудно освоить, но «старики» говорят, что можно. По времени, это происходит где-то к концу учебки. Значит, это целых три месяца исколотых пальцев, издерганных нервов, километры израсходованных ниток и штабеля иголок. Одни расходы, в общем. Чтобы это понять, сосредоточьтесь, пожалуйста, на проблеме. «Секите» генеральную установку: «на внешней стороне пришиваемого вами предмета не должно быть ни шва, ни следа, ни точки от ниток!» Представляете, разве такое возможно? Нет, конечно. Нитка обязательно остается. Она или проваливается, не задерживаясь в подворотничке, или нитка просто обрывается, или иголка пребольно колет палец – уже десятый! – или она, подлая, вообще ломается! Проблем у нас с шитьем, поверьте, выше крыши.

То ли дело чистить сапоги или пуговицы, или бляху ремня наконец. Милое дело! Щеткой туда-сюда, туда-сюда! Тут – «Асидол», там – сапожный крем… Минут пять, десять интеллигентной работы – ширк-ширк, шорк-шорк… Глядишь, всё блестит, как котовые эти… в смысле самовар.