– Я могу превратить тебя в гиену, нечистую поедательницу человеческой плоти, что рыщет только в ночи. Я могу наполнить твой живот шипами, и каждое движение будет причинять тебе страдания. Я могу…

– Ты всего лишь человек, – устало ответила Камари, – и ты уже сделал самое худшее.

– Чтобы больше я этого не слышал! – сказал я. – Приказываю тебе есть и пить все, что принесет тебе твоя мать, а завтра днем жду тебя в моем бома.

Я вышел из хижины и велел матери Камари принести ей банановое пюре и воды. Затем заглянул в шамба старого Бенимы. Буйвол изрядно потоптался по его полям, погубив урожай, и я принес в жертву козу, чтобы изгнать таху, павшее на его землю.

Покончив с этим, я заглянул в бома к Коиннаге. Вождь угостил меня свежесваренным помбе и начал жаловаться на Кибо, свою последнюю жену. Она стакнулась с Шуми, его второй женой, и теперь они строят козни Вамбу, старшей жене.

– Ты всегда можешь развестись с ней и вернуть ее в шамба ее родителей, – указал я.

– Она стоила мне двадцать коров и пять коз! – возопил Коиннаге. – Ее семья вернет их?

– Разумеется, нет.

– Тогда я не отправлю ее к родителям.

– Как тебе будет угодно, – я пожал плечами.

– Кроме того, она очень сильная и очаровательная, – продолжал он. – Я просто хочу, чтобы она прекратила ссориться с Вамбу.

– А из-за чего они ссорятся?

– Из-за всего. Кто будет носить воду, штопать мою одежду, чинить крышу моей хижины. – Он помолчал. – Они даже спорят, в чью хижину я должен прийти ночью, как будто мое мнение в этом деле никого не волнует.

– А насчет идей они не спорят? – спросил я.

– Идей? – не понял он.

– Которые можно почерпнуть из книг.

Коиннаге рассмеялся.

– Они ведь женщины, Кориба. Зачем им идеи? – Он помолчал. – Да кому из нас вообще нужно особо задумываться?

– Не знаю, – уклончиво ответил я. – Я просто спросил.

– Ты чем-то встревожен, – отметил он.

– Должно быть, виной тому помбе, – сказал я. – Я старик, а напиток, похоже, слишком крепок для меня.

– А все потому, что Кибо не слушает, когда Вамбу говорит ей, как варить помбе. Наверное, мне все же следует отослать ее. – Он посмотрел на Кибо, прошедшую мимо с вязанкой хвороста на гибкой, сильной спине. – Но она так молода и красива. – Внезапно взгляд его обратился к деревне. – Ага! Старый Сибоки наконец-то умер.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

Он указал на поднимающуюся к небу тонкую колонну дыма:

– Вон жгут его хижину.

Я взглянул в том направлении.

– Это не хижина Сибоки, – возразил я. – Его бома западнее.

– Кто же еще из стариков или больных мог умереть в нашей деревне? – спросил Коиннаге.

И внезапно я понял, как понимал, что Нгаи восседает на Своем троне на вершине священной горы – я понял, что Камари мертва.

Я максимально быстро направился к шамба Нджоро. Когда я пришел, мать Камари, ее сестра и бабушка уже пели погребальную песнь, а по их щекам катились слезы.

– Что случилось? – спросил я у Нджоро.

– Почему ты спрашиваешь, когда ты лишил ее жизни? – с горечью ответил тот.

– Я не лишал ее жизни, – сказал я.

– Разве не далее как сегодня утром не ты пригрозил наложить на нее таху? – не унимался Нджоро. – Вот ты его и наложил, и теперь она мертва, а у меня осталась только одна дочь, за которую я могу получить выкуп, и мне пришлось сжечь хижину Камари.

– Кончай тревожиться о выкупах за невест и хижинах и скажи мне, что случилось, иначе ты узнаешь, что такое проклятие мундумугу! – напустился на него я.

– Она повесилась в хижине на полосе буйволиной кожи.

Пять соседских женщин появились в шамба Нджоро и присоединились к погребальной песне.