Чипси постарался сказать что-нибудь сочувственное.

– Я тебя прекрасно понимаю, Кларисса. У всех когда-нибудь это случается в первый раз.

– Сейчас я угадаю, что за фильм был у тебя. «Кинг-Конг»?

– Нет, вообще-то это был «Фейерверк» Кеннета Энгера[115].

– Боже мой, – застонала Клер.

– Я, пожалуй, могу откровенно сказать, что из этого фильма узнал всю свою личную судьбу. Ты ведь помнишь эту колоссальную сцену, когда пенис моряка превращается в потешный огонь…

– Чипси, бога ради, прекрати, – взмолилась Клер. – Меня сейчас вырвет.

– Chacun à son goût[116], Кларисса. Кеннет, конечно же, после этого снимал абсолютно поверхностные вещи.

– Слушай, зачем твоему приятелю-ницшеанцу «Les Enfants du Paradis»? – поинтересовалась Клер. – Что этот фильм для него значит?

– Вообще-то его с души воротит от «Les Enfants du Paradis». Он, как и я, считает, что фильм косный и неживой. – На лице Клер появилась мучительная гримаса, замеченная Чипси. – Извини, Кларисса, но искусство не стоит на месте. Честно говоря, Юргену фильм нужен не для себя – для отца. Понимаешь, во время войны фон Шахтер был кем-то вроде военного министра культуры или искусства в оккупированной Франции. Ты знаешь, что Франция во время войны была оккупирована? Немцами? Удивительно, правда? Я только от Юргена и узнал. Да, так вот, именно тогда «Les Enfants du Paradis» и снимались. И старик вроде бы каким-то боком имел отношение к съемкам – следил за политической линией, и все в таком роде. А может, он просто закрывал на все глаза – бог его знает. Теперь он живет где-то в Аргентине или Парагвае. Юрген хочет послать отцу фильм на день рождения. Старик очень болен. Так что это вроде такого сентиментального жеста. Я так думаю, что пара девиц из фильма были любовницами старшего фон Шахтера. Ну, ты понимаешь.

Говорят, что звери знают о грядущем землетрясении за несколько часов – это что-то вроде инстинктивного экстрасенсорного восприятия. Именно это я чувствовал тогда, стоя рядом с Клер. Земля вот-вот должна была расколоться. Ударная волна словно бы приближалась к нам со скоростью одной мили в минуту. Но Клер просто стояла и смотрела на Чипси – долгим, долгим взглядом. Потом она как-то странно улыбнулась одними губами и очень тихо произнесла:

– Ты хочешь мне сказать, что отец Юргена был нацистским министром культуры во Франции? Да? И ты продаешь Юргену это кино, чтобы он мог послать его своему папочке, который прячется в Парагвае?

– А может – в Аргентине. Я забыл. Наверно, это тайна.

– Чипси, это безумие. – Клер, аргументируя, почти срывалась на крик. – Ты что, ничего не знаешь об этом кино? Оно было сделано голодающими актерами в оккупированной стране. Все участвовавшие в съемках были связаны с Сопротивлением. Они рисковали жизнями, пряча у себя подпольщиков. Этот фильм… он был сделан в самом чреве чудовища – торжество жизни, любви и искусства. – Но Клер чувствовала, что все ее слова пропадают втуне. Чипси просто смотрел на нее пустым, скучающим взором. – Бог ты мой, Чипси, тихоня-папаша этого твоего дружка – военный преступник.

– Ну, если хочешь знать мое мнение, – сказал Чипси, устало вздохнув, – то я считаю, что вся эта история про Гитлера раздута без всякой меры. И вообще, Клер, я стою в стороне от политики. В особенности от политики давно, давно минувших дней.

– Ты что, не слышал, что наци делали с гомосексуалистами и евреями?

Тон Чипси стал в высшей степени доверительным.

– Кларисса, ты же знаешь, что я человек абсолютно без предрассудков. Но поверь мне, я встречал массу евреев и гомиков, которые ничего лучшего и не заслуживали.