Вот к тому пареньку Агнешка и стала захаживать, покуда отца да матери в избе не было. Представлялась, знамо дело, простушкой деревенской, не кикиморой. Не просто в избе объявилась, а вошла, как порядочная, через сени, доброго дня пожелала.

– Да по мне, что день, что ночь, добрыми редко случаются, – Добрыня ответствовал, – только ежели батюшка на солнышко вынесет, птичек послушать, тогда – приятно. А ты кто, девка, сама будешь?

– Агнешка я. Мы тут в селе с батюшкой проездом из Мурома.

– Где это видано, чтобы крестьяне посреди работ по гостям ездили? Сенокос вовсю идёт. Вы не от князя своего беглые?

– Вот тоже придумал, глупый. Не от князя, а по княжескому повелению, – не моргнув, врала кикимора бессовестная, – отец лес местный осматривает. Деловую древесину заготавливать будут.

– А что её осматривать, древесину-то? Дерево, они и есть дерево. В дело любое сгодится. А нет – на дрова.

– На дрова, понятно, любая палка пойдёт. А вот корабль строить, тут дерево не каждое по качеству пройдёт. Мачты делать, шпангоуты всякие.

– Чудно ты как-то говоришь. Слова диковинные сказываешь: шпангоуты. Неужто князь наш ладьи новые строить вознамерился? Почто они ему? С Нижним торговые дела вести?

– Дело секретное, государственное, – решила прервать враньё Агнешка, – больше ничего сказать не имею права.

– Государево? Неужто сам царь на Орду по Волге пойдёт?

Кикимора с важным видом приложила перст к устам и хитрёхонько так сощурилась. Потом об ином спросила:

– А ты, что валяешься посреди дня? Заболел или бездельник?

– Хворый я, – насупился Добрыня, – ноги не ходят. Рад бы чего мамане с папаней пособить, да немощен.

– Да, дела! – кикиморка призадумалась, потом придумала, – Давай тебе каталку соорудим, чтобы из избы мог выезжать и родителям помогать.

– А что за чудо чудное, каталка? Маманя сказывала сказку, как ленивец один на печи из избы ездил. Так то – сказка, небыль. И ещё рыбу волшебную выловить требуется, а она, думается, редкая, да и батя не одобрит. Он говорит, что колдовство всякое, оно – от дьявола.

– Какой ты дурной! Не про колдовство я говорю, а про инженерную конструкцию.

– Вот – ещё одно слово бесовское.

– Не перебивай! Я телегу имею ввиду.

– Телега в дверь не пройдёт.

– Маленькую тележку, не больше той, на которой навоз из коровника вывозят.

– Я – не навоз!

– У-у-у! Заткнись! Давай я тебе лучше нарисую.

В руках у Агнешки, как по волшебству появилась берестина. Хотя, почему как? По волшебству и появилась. Девчушка вытащила уголёк из печки и начала что-то калякать. Не хотел хвастать, а похвастаюсь: коляску ту я выдумал. Ну, не всю в целости, мысль подал, что хворого не на закорках выносить, а на тележке малой. Марек предложил корзину плетёную с дырками для ног на колёса поставить. Так и отроку удобнее сидеть будет, и толкать не так тяжко, как тёсовую. Доску тоже он вообразил к крыльцу прибить, чтобы колёса по ступеням не прыгали, душу из мальца вышибаючи. Такую вот диковину и нарисовала Агнешка на коре берёзовой. Добрыня сразу в отказ подался. Мол, что ещё за глупости, девка ремёсла выдумывает, да мужиков им учит! Но грамотку с малеваньем не выбросил, под подушкой схоронил.

Какова была беседа отца Филарета с сыном, не ведаю, не присутствовал, а только на третью среду привёз он из города Мурома механизму невиданную от ремесленников тамошних. А уж они-то расстаралися: колясочка вышла на заглядение. Сидел Добрыня не в корзине простенькой, а на троне, навроде княжьего, со спинкою, да подлокотниками, только из лозы ивовой плетёного. Колёса были сделаны с резными спицами, сзади – крупные, поперед – мелкие, как было и нарисовано. К коляске ручечка была приделана, чтобы толкать её с седоком сподручнее.