Еще более невероятным казался ее взгляд – душевный и нежный. Взгляд самого доброго человека на свете. Никто бы не поверил, что она может убить. Я бы тоже не поверила. Но я нашла объяснение – убийство тоже было знаком ее доброты.

Причину, почему она пошла на убийство, я прекрасно понимала. Это единственное, что я понимала в своей матери.

Эта женщина никогда никому не отказывала в помощи, к ней всегда можно обратиться. И неважно, что своей помощью она оказывала медвежью услугу. Она свято верила в иное. И ожидала ответа. Всегда. Даже если свою помощь она навязала насильно.

Невыносимая.

Хоть я и готовилась всю дорогу к нашей встрече, этого оказалось недостаточно. Я не знала, что сказать. Не смогла даже поздороваться. Постаралась вынырнуть из мыслей-воспоминаний и вернуться в окружающую действительность, но улавливала ее только урывками.

Кто бы сомневался – мать встретила меня с радостной улыбкой. Как? Как объяснить обществу и самой себе мое отношение к ней? Как объяснить, насколько отвратительными и извращенными были ее доброта и любовь?

Это жилище уже не выглядело моим домом. Квартира имела странный получистый вид. Мама убиралась в самых дальних уголках, но обычные повседневные действия по наведению чистоты не совершала. Как итог – вокруг была вечная недогрязь. Вещи и пятна посредине каждой из комнат, но при этом сверкающие дверцы шкафа и ни единой пылинки под кроватью. Все это будто кричало, что здесь живет кто-то странный.

Я не понимала мать, но это было объяснимо. Не ладили мы даже тогда, когда мне было восемь. А потом мы расстались на долгие девять лет. После, конечно, она жила с нами. Моя бабушка не могла не принять свою дочь и отказать в жилье. А вот я не хотела видеть мать. У меня были надежды, что при встрече с ней все изменится и она больше не будет той женщиной, что казалась мне человеком из другой вселенной, какой-то инопланетной. Сейчас я понимала, что эти мысли были очень странными для восьмилетнего ребенка. Но тогда странной для меня была только она. Может, это и к лучшему, что я не полностью переняла ее модель поведения. Хотя в чем-то я тоже инопланетянка

Когда мать вышла из тюрьмы, я встретила совершенно незнакомого мне человека. Да, она стала другой, но оставалась все такой же непонятной. Прикосновения матери всегда раздражали. Ее руки не ощущались, как бабушкины или… как сейчас Васины. Они настолько бесили, что я сбегала из дома дважды, не только после случившейся трагедии, но и до нее. В первый раз это было всего лишь на один день. Но меня никто не искал. Мать тогда попала в больницу после того, как отчим познакомил ее голову с углом тумбочки. Мама уверяла – совершенно случайно. Ага, три раза подряд.

Оба раза, когда я сбегала, я проводила время в одной и той же семье, которая жила в соседнем доме. К ним меня приводил знакомый мальчишка – Мишка, обаятельный и веселый, мой ровесник. Потом, когда меня находили и отдавали в руки сначала матери, а потом бабушки, мне еще долго не хватало общения с ним. С ним и его семьей.

– Мамуль, у нас нечего есть. – Дядя Коля обычно обращался к жене ласковым «мамуль», а тетя Люда его часто звала «папочка».

– А как же конфеты?

– Ты предлагаешь детям питаться конфетами? Я не понял, ты решила составить мне конкуренцию на звание родителя года?

– Хватит хорохориться перед Настенькой. Это я всегда мечтала о дочери, а ты все балаболил про футбол с сыном. И где этот ваш футбол?

– А вот меньше конфетами корми. Мишка, может, и позвал бы побегать с мячом.

– Это не дает тебе право сейчас забирать все внимание наших детей.